Ее рывком подняли с постели и поволокли, она спрашивала, что происходит, но люди в масках молчали. Ее протащили через кухню, и она успела заметить, что отец, мать и тетка в ночной одежде стоят, окаменев, а человек в маске, наставив на них автомат, делает им знак молчать.
— Мама, отец! Тетя! Что происходит? Кто эти люди?
Ответа она не получила. Ее выволокли на улицу, втолкнули в большой, сверкающий черный джип, и машина помчалась по ночным улицам.
***
Несколько часов назад жизнь Залины распалась на две части. Ее дядя Рустам, старший брат отца, начальник МВД, полковник (о нем говорили: большой человек, гордость семьи!) дождался ее у школы и сказал, что собирается прокатить свою дочку, Фариду, ровесницу Залины, в торговый центр, а потом они зайдут в кафе, не хочет ли она, Залина, составить компанию своей сестре? Залина безмятежно села в машину дяди. Дядя сперва ехал по проспекту, потом свернул в какую-то безлюдную улицу, загнал машину в подворотню, и изнасиловал Залину.
— Молчи, шлюха! — говорил он Залине, которая, скорчившись, рыдала на заднем сиденье. — Ты сама меня спровоцировала. Твой отец убьет тебя за это… Молчи, сучка!
Он привез ее к дому отца, выволок из машины, швырнул на землю, как тряпку, и уехал, напоследок гневно прошипел:
— Шлюха!
***
Отец рыдал, бил себя кулаками по голове — «горе мне! горе!» — мать и тетка выли возле него, упав ничком на пол… На Залину никто не смотрел. Она подошла к матери, тронула ее за плечо, мать взглянула на нее с ужасом и отпрянула, как от чумной.
Потом отец взял телефон и стал звонить.
— Рустам! Рустам!.. Что ты сделал со мной?! Что ты сделал с моей дочерью?!
— Клянусь Аллахом, она меня соблазнила! Она — развратна!.. Твой дом богат, Рашид, в нем много ковров и красивой посуды, но дочь свою ты не воспитал в строгости. Ты забыл Аллаха, брат, забыл как по завету Всевышнего следует воспитывать дочерей!.. Не реви! Не реви, говорю, ты не баба!.. Убей ее, убей эту развратницу! Она получит то, что ей полагается, а ты вернешь себе честь…
— Как я убью ее, Рустам, как я убью ее? — простонал Рашид. — Я не могу… я не могу, брат!
— Тфу, баба!…Ты не мужчина, ты тряпка. Я всегда это знал…
Дядя бросил трубку. Отец продолжал рыдать, мать и тетка выли. На Залину по-прежнему никто не смотрел. Она, шатаясь, прошла в свою комнату и упала на кровать. Не помня, долго ли она плакала, в конце концов уснула…
И вот теперь она едет неизвестно куда на большой черной машине, по бокам сидят люди в масках, и они не отвечают, куда ее везут, зачем, и что с ней будет.
— Что вы от меня хотите? В чем я виновата? Что я сделала?
Они молчали, но в какой-то момент один из них выругался и крикнул:
— Молчи, шлюха!
— Я не шлюха.
Он развернулся и ударил ее по голове. Она потеряла сознание… Очнулась в каком-то мрачном месте. Тусклая лампа едва разгоняла темноту. Какие-то тени, какие-то живые существа шевелились в полумраке. Залина привстала и огляделась.
Похоже, это был подвал. На полу валялись ветхие матрасы. А на матрасах лежали и сидели — да, это были человеческие существа. Женщины… Все они были голые. Залина заметила, что на ней тоже нет одежды… Одна из женщин подняла встрепанную голову и посмотрела на нее. Залина замерла, вглядываясь в это лицо. Оно было страшным — опухшим и черным от побоев, а глаза смотрели неподвижным, мертвым взглядом.
Женщина подошла к Залине, присела рядом, провела ладонью по ее лбу и сказала:
— Смирись, сестра! Ты попала в ад, и живой ты отсюда не выйдешь. А перед смертью будешь страдать так, как не страдала никогда в жизни. Молись, сестра! Обратись к Аллаху, попроси, чтобы он тебя укрепил.
Залина в ужасе отпрянула от страшной женщины.
— Кто вы такая?
— Я? Я — Наифа. Хотя, какая разница, как меня зовут? Здесь у каждой из нас одно имя — шлюха!
— Кто вы такие? Почему вы здесь? Почему я здесь? Чего от меня хотят?
— Мужайся, девочка! — женщина, назвавшая себя Наифой, положила ей руку на голову, и Залина не стала отстраняться, она увидела, что лицо у Наифы не страшное, но беспредельно измученное, а когда-то оно было красивым.
— Сестра, заклинаю тебя Аллахом — скажи мне, кто вы такие?
Наифа горько засмеялась.
— Кто мы такие? Мы — опозоренные.
— Опозоренные?
— Да!.. И теперь мы платим за свой позор. И ты тоже будешь платить… пока не умрешь. Я надеюсь, что Аллах сжалится над тобой, и это случится скоро…
— Наифа, дорогая сестра, скажи, как ты здесь очутилась? Почему?
И Наифа стала рассказывать. Остальные обитательницы этого жуткого места так и не подавали голоса, они сидели и лежали в каком-то оцепенении.
Наифа овдовела в двадцать лет. Родители мужа, не любившие невестку, отобрали у нее маленького сына, а ее выгнали из дома. Наифа ползала у ворот, просила показать ей сына — но ей отвечали руганью и угрожали побоями. Ни полиция, ни имам ей не помогли. Родители не захотели ее принять… Наифа стала работать на рынке, ей хватало на еду, а ночевать она шла на вокзал. С вокзала ее и забрал полицейский патруль. Ее отвезли в участок.
— Ты проститутка? — допрашивал ее коренастый дежурный, поглядывая на нее замаслившимся взглядом. — Не ври мне, я вижу, что ты проститутка… Где твой отец? Где твои братья? Я им скажу, чем ты занимаешься, они убьют тебя…
Потом он встал, потянулся, и сказал, остановив на ней совсем уже масляный взгляд:
— Пошли! Покажешь, что ты умеешь…
Но другой дежурный, бородач с низким лбом, сказал:
— Эй, Юсуф! Она тебе не по чину. Эту красотку мы оставим для генерала…
Так Наифа стала любовницей — верней, наложницей — генерала Джебраила Джебраилова. Ей жилось неплохо. Джебраилов снял для нее маленький дом, она была в тепле и не голодала. Но как-то раз Джебраилов приехал сам не свой, отшвырнул ее, когда она попыталась его обнять, и проорал:
— Мерзкая шлюха! Из-за тебя я могу потерять все! Какой шайтан послал тебя на мою голову?!
Из его дальнейших криков Наифа поняла: отец жены проследил за ним, и теперь он знает о ней. Тесть — важный человек в министерстве МВД. Он грозится уничтожить его, Джебраилова, карьеру, если тот не прекратит эту связь и не сделает так, чтобы о ней никто никогда не узнал.
Джебраилов стал избивать Наифу.
— Из-за тебя, грязная шлюха, все из-за тебя! Верно говорят, что вы созданы на погибель роду человеческому!
Затем он выволок ее из дома, посадил в машину — и привез в этот подвал.
Позже Залина узнала истории других женщин. Все они были либо изнасилованы своими родственниками, влиятельными силовиками, либо являлись любовницами таких мужчин. И все они теперь находились здесь — потому что эти мужчины захотели уничтожить следы своего преступления, захотели остаться в глазах общества уважаемыми людьми, сохранить семью и должность.
Почему этих женщин не убивали? В этом не было нужды. Они и так умирали месяцев через пять-шесть. А до этого их использовали — так, как мужчины, одурманенные властью, без стыда и милосердия, используют беззащитных женщин… Залина попала в тайный гарем секс-рабынь для силовиков — причем силовиков, исполняющих личные распоряжения Великого.
Кроме Залины здесь было еще девять молодых женщин, вместе с нею — десять. Как поняла Залина из рассказов Наифы, количество женщин менялось — некоторые умирали, время от времени приводили новых. Два раза нескольких женщин куда-то увели, и они больше не вернулись.
Их кормили раз в день, оставляли им миски с едой на полу, и те из них, кто еще имел желание есть, шли, пошатываясь, и брали эти миски. В дальнем углу, почти незаметная в полумраке, была толстая неокрашенная дверь, за ней — маленькая бетонная комнатка с унитазом и душем. Охранники пинками загоняли их сюда, в душевую, каждый раз, когда ждали «гостей», и требовали, чтобы они помылись. Потом им давали расчески, тональный крем, помаду, тушь, и заставляли накраситься.
Охранники жгли ароматы, одергивали пестрые покрывала на матрасах, иногда даже рассыпали розовые лепестки. Они пытались украсить это ужасное место. Они хотели, чтобы тюрьма смертниц выглядела как приют любви. Это было смешно и отвратительно.
Каждый день их били… Мужчины, которые сюда приходили, не имели ни грамма милосердия, они творили свои ужасные дела с жестоким злорадством. Залина поняла, что для этих мужчин она сама и остальные девять женщин — мерзейшие и грязнейшие существа на свете, и поступать с ними можно только так, это законно и справедливо. Более того — это похвально, и ставится им в заслугу, ибо они наказывают развратниц… При этом они не считали, что, творя такие дела, они сами становятся хуже, грязнее и отвратительней.
Они спускались в эту маленькую преисподнюю, чтобы сделать ужасную жизнь десяти обреченных женщин еще ужасней. Здесь они сбрасывали мундир, а вместе с ним как будто и все человеческое, и разнузданно терзали угасающие, полубесчувственные тела… Потом они натягивали свою форму, шли к родным и к сослуживцам — и снова становились добрыми отцами, отличными офицерами, гордостью своего народа, избранными орлами Великого… Хотя, «большие люди» сюда ходили редко — лейтенанты, максимум капитаны, а чаще всего просто рядовые боевики — но что из того, они выполняют личные приказы Великого, они — его храбрые волки, и сожрут любого, на кого укажет Великий!
Великий благоволит своим верным боевикам, осыпает их милостями. Вот и этот гарем из опозоренных блудниц его дар: здесь честные воины могут отдохнуть после своих подвигов. О, Аллах, хорошо состоять в личной гвардии Великого!
Залина уже не помнила, сколько раз ее насиловали, давно ли она здесь. Теперь она выглядела так же, как Наифа, как все остальные узницы подвала — растрепанная, с опухшим лицом, с синяками и кровоподтеками на теле… Залина чувствовала, что она скоро сломается, последний луч любви и доверия к миру в ее душе погаснет, и она окажется в полной тьме — без надежды, без смысла, без желания жить.
Она стала думать, и поняла, что самое страшное в ее положении. Самое страшное — что она не борется. Когда эти мужчины приходят ее терзать, она пытается воззвать к их жалости, она умоляет ее пощадить и не мучать слишком жестоко. Тем самым она признаёт, что виновна, она просит милости у тех, кто вправе ее наказывать. Но ведь на ней нет вины! Она, Залина, ни в чем не виновата. Поэтому она больше не будет просить милости — она будет требовать справедливости.
В тот вечер (может быть, это был не вечер, а ночь, или раннее утро) пришло четверо молодых мрачных мужчин, лет двадцати шести, один из них подошел к Залине — и тогда Залина заговорила. Она спросила, в чем ее вина? Что она такого совершила, что ее держат в этом аду? За что ее так страшно терзают?
Все повернули к ней головы — и трое других мужчин, и вдруг вышедшие из оцепенения женщины. Все смотрели на нее с изумлением, словно происходит что-то неслыханное.
Залина, увидев, что ее не убили сразу, обрела смелость и продолжала говорить еще убедительней. Разве она виновата, что дядя Рустам так с ней поступил? Нет, она ничего плохого не сделала! Так за что же ее мучают?
Она замолкла, и в помещении повисла странная тишина. Женщины смотрели на Залину с каким-то ужасом, а пришедшие мужчины переглядывались так, как будто спрашивали друг друга — как это понимать?
Но вот первое удивление прошло. Лица мужчин приняли свое обычное выражение, и один из них сказал, кивнув на нее:
— Разговорчивая сучка! Надо ею заняться!..
Через двадцать минут она потеряла сознание и, проваливаясь в темноту, возблагодарила Аллаха за эту милость. Когда пришла в себя, поняла, что лежит в чем-то горячем и липком. Это была кровь. Кровь шла, не останавливаясь, и Залина подумала, что умирает. Через полтора часа кровь остановилась. Залина не знала, радоваться ей или жалеть.
Она больше не защищала свою правоту словами — на это у нее не было сил. Тогда она стала бороться по-другому. Она одну за другой разрушала, перечеркивала, ломала те истины, в которых была воспитана с детства и которые совсем недавно казались ей незыблемыми.
Взять, например, девственность. Почему она так важна? Настолько важна, что без этой девственности она, Залина, не имеет права жить?
Ей говорили, что женщина должна быть чиста, что так заповедал Всевышний, что целомудренные женщины — украшение своего народа, его гордость и похвала перед другими, неверными народами, которые не живут по заветам Аллаха…
А может быть, дело в другом? Может быть, все дело в том, что для этих людей она не человек, а вещь? Вещь должна радовать владельца новизной, тешить его самолюбие мыслью, что он первый, кто ею владеет… Приятно надеть рубашку, которую никто не носил. Но рубашка не смеет требовать от хозяина, чтобы он до нее не надевал ни одной рубашки.
Приятно ездить на машине, на которой никто не ездил до тебя. Но машина не может сказать хозяину: были ли у тебя до меня другие машины? Я хочу быть первой!
Потому что как рубашка, так и машина — просто вещь. И она, Залина, в глазах своих соплеменников — просто вещь, которая должна порадовать хозяина новизной. А если вещь не новая и уже не тешит самолюбие хозяина, ее можно выбросить или сломать. Вот правда, а все разговоры про чистоту и целомудрие — ложь.
Она перестала придавать значение ощущениям своего тела. Она больше не умоляла своих мучителей о пощаде, равнодушно, почти презрительно ждала, когда все закончится, а потом сразу зачеркивала произошедшее в своем сознании. Она еще страдала физически, но душевных страданий уже не испытывала…
Эти мужчины были в тысячу раз хуже скотов. И она была в их полной власти. Но та смрадная, нечеловеческая мерзость, которой были наполнены их мозги, которую они самодовольно называли словами «вера», «обычаи», «честь», та мерзость, которой столько лет дурманили и ее саму — рассеялась, как дым, и больше не имела власти над ней.
Она стала свободной.
***
И вот опять, непонятно в какое время суток, отрылась дверь их подвала, и вошел высокий военный с лицом коршуна, немолодой, породистый, статный. Он щурился, раздувая ноздри, и водил взглядом, как будто искал кого-то. Несколько женщин приподнялись на своих матрасах, разглядывая необычного посетителя. И вдруг Наифа пронзительно вскрикнула, вскочила и бросилась к нему:
— Джебраил! Джебраил, это ты!!!
Она вцепилась в его одежду, рухнула на колени и заголосила:
— Джебраил, спаси меня! Заклинаю тебя милосердием Аллаха! Выпусти меня отсюда! Я больше не могу, у меня нет сил, я умираю, Джебраил!.. Сжалься надо мной. Я никому ничего не скажу о нас с тобой, я буду молчать как немая, да испепелит меня Аллах, если я скажу хоть слово!.. Джебраил, ангел мой! Все мои молитвы будут начинаться с твоего имени. Я буду просить Всевышнего, чтобы он даровал тебе все самое лучшее на этой земле… Спаси меня!
Джебраил пристально глядел на Наифу. Что он хотел увидеть? Прежнюю красавицу? Перед ним на полу скорчилось жалкое, грязное создание… На его лице выразилась брезгливость, почти отвращение.
— Ты грязная шлюха, и здесь тебе самое место. Ты получаешь то, что заслужила.
Он швырнул ее на матрас, лицом вниз… Через несколько минут стоны, всхрапы и вскрики генерала затихли. Джебраил упал на матрас, разметал руки и захрапел. Рядом, скорчившись, села Наифа. Она закрыла лицо руками.
Залина отвернулась к стене, и глотала слезы. Она представляла себе прелюдию этого визита: вот генерал поужинал, выпил коньяку. Губы блестят от бараньего жира, лицо покраснело. И вспомнилось ему, как он себя ублажал молодой наложницей, и захотелось ему снова усладить свое генеральское тело. В чем проблема, он сел в машину и приехал к той, которую погубил, приехал в тот самый подвал, куда он ее заживо похоронил, где она не жила, а ждала смерти.
Для Наифы в этот момент мир сотрясся — увидев его, она поверила в чудо, поверила в спасение, решила, что генерал пришел забрать ее. А он пришел просто насытить свою похоть, и сделал это равнодушно и брезгливо, как и все остальные.
Минут через тридцать генерал проснулся, встал, и ушел из подвала. На Наифу он не посмотрел. Залина хотела пойти к Наифе и сказать слова утешения. Но Наифа вдруг вскочила, выпрямилась с каким-то странным, сумасшедшим видом, с горящими глазами, и крикнула громким шепотом:
— Сестры мои! Аллах сжалился над нами! Мы спасены!
Залина подумала, что Наифа потеряла рассудок. И не она одна так подумала. Но Наифа, не обращая внимания на сострадающие взгляды, крикнула тем же шепотом:
— Мы спасены! Слава Аллаху!!!
Она подняла руку и показала телефон:
— Вот! Я стащила его у Джебраила, пока он спал!.. Сестры! О, сестры мои!!! — глаза Наифы горели каким-то неземным светом, по лицу текли счастливые слезы.
Когда обитательницы подвала поняли, что случилось, на них нашло что-то вроде исступления. Они поднимали руки и громким шепотом возглашали: «Слава Аллаху!», бросались друг другу на шею и плакали. Наконец, они немного успокоились. Наифа сказала:
— Сестры, в этом телефоне должен быть контакт Великого! Джебраил при мне звонил ему. Я позвоню Великому и расскажу ему о том, что с нами делают! Великий нас защитит!
Они ждали, затаив дыхание, пока она искала контакт.
— Вот!!!
С картинки ухмылялось всем знакомое довольное лицо с взлохмаченной рыжей бородой.
— Великий! Это Великий!
— О боже, это он!
— Слава тебе, Аллах, ты сжалился над нами!
Наифа дрожащей рукой нажала на трубку вызова. О, как стучали сердца этих десяти женщин, пока в трубку бились громкие, тугие гудки! И вот они услышали всем знакомый, ленивый, немного хриплый голос:
— Джебраил, ты? Что ты хочешь сказать? Слушаю тебя.
Наифа закричала, как иступленная:
— Именем Аллаха Милосердного! Смилуйся, Великий! Спаси нас! Я, Наифа Шарипова, была любовницей генерала Джебраилова. Джебраилов, чтобы угодить своему тестю, упрятал меня в такое место, по сравнению с которым меркнет Ад! Нас здесь десять женщин, и Аллах свидетель, что наши страдания не выразить словами! Великий, мы уже потеряли надежду, мы каждый час молим Всевышнего о смерти! Ради всего святого, спаси нас!
Наифа замолчала. Десять женщин, замерев, смотрели на телефон и ждали ответа. Но ответа не последовало. На том конце бросили трубку.
***
Джебраил дремал в своем генеральском кабинете, на кожаном диване, как стареющий лев, который спрятался в свою берлогу, подальше от суеты. Генерал предавался своим мыслям. Он думал о том, что тесть держит его на коротком поводке. Да, когда-то он возвысился именно благодаря поддержке тестя, теперь он упрочил свое положение и мог бы обойтись без тестя, но кто знает, что может случиться в будущем? Один неверный шаг, одна ошибка — и он может утратить и дружбу Великого, и свое положение. И многие порадуются его несчастью. О, Аллах, сколько же у него завистников! А те, кто называет себя его друзьями — это они сейчас льстят и заглядывают в глаза, но случись несчастье, они не найдут для него ни одного доброго слова…
— Генерал! Вам звонит Великий! — в генеральский кабинет влетел дневальный, протягивая ему телефон.
Джебраил взял телефон с легкой дрожью в руках, такую дрожь он чувствовал каждый раз, когда звонил Великий. Он вскочил на ноги, принял бравый вид, хотя Великий в этот момент его не видел, и сказал учтиво:
— Великий, вы хотели говорить со мной? Я счастлив быть вам полезен. Разговор с вами мне дороже, чем разговор с отцом!
— Джебраилов, — пророкотал ленивый хриплый голос, — тебе что, надоела твоя голова?
Генерал похолодел.
— Великий! Если я в чем-то провинился… если я сделал ошибку…
— Мне сейчас позвонила твоя шлюха из темного гарема, — рявкнула трубка, — с твоего телефона… Джебраилов, ты что, оставил ей телефон? Ты сошел с ума?
Джебраилов судорожно ощупывал карманы.
— Великий! Эта тварь вытащила у меня телефон! Моя вина, простите меня!
— Джебраилов, я думал, что ты серьезный человек. Ты понимаешь, чем это грозит? А может, она сейчас звонит каким-нибудь шайтанам-правозащитникам, которые только и ждут, чтобы мне напакостить? Чтобы очернить наш благословенный Кавказ!.. А если об этом узнает Величайший?!
— Слава Аллаху, Величайший вас ценит! Вы ему помогли, усмирили весь этот сброд, который ему досаждал. Он не лишит вас своего расположения из-за каких-то падших женщин!
— Джебраилов, ты мне не философствуй! Ты будешь разруливать ситуацию? Или мне этим заняться?!
— Великий, я все исправлю. Клянусь!
— Ладно. Делай… — Великий бросил трубку.
***
Наифу вывели из подвала двое в масках, все понимали, что больше ее не увидят. Страх сковал их уста, только Залина негромко сказала «прощай, Наифа, сестра моя!» — и поймала прощальный поворот головы и последний пронзительный взгляд.
Подвал вдруг стал еще мрачней. Восемь сокамерниц Залины подняли тихий, жуткий вой. Это был вой безнадежности. Похоронная песня, которую они пели над собой.
— Плачь, сестра! Оплачь себя и нас, — сказала одна, взглянув на Залину. — Больше нам ничего не осталось…
— Лучше проклинать, чем плакать!.. Ничего не можем?! Можем! Мы можем своими проклятьями разорвать слух Всевышнего!
Залина откинула с лица спутанные волосы. Встала, опираясь на стену, и подняла руки кверху:
— Эй, Аллах, слушай меня! Я проклинаю свою родину! Я проклинаю тебя, Кавказ! Будь ты проклят!.. Рай на земле?! Нет! Тюрьма, залитая кровью женщин!… Я проклинаю твой беспощадный обычай, по которому женщина всегда виновна и всегда карается!.. И вас, мужчины Кавказа — да, я проклинаю вас! Будьте вы прокляты, звери, не знающие ни правды, ни жалости! Ничтожные лицемеры, хвастливые лгуны!… «Горные орлы»?! Нет, кровавые шакалы! Вся ваша гордость — быть на побегушках у Великого! Вся ваша сила — наслаждаться мучениями женщин!
Голос Залины взмывал к потолку, бился в стены… Ее сестры подняли головы и смотрели с удивлением. Они не понимали, почему их уже ничего не страшит — и то, что они отсюда не выйдут, и то, что завтра терзания продолжатся, и даже то, что всех их ждет ужасная смерть. Больше ничего не пугало.
— Аллах! — крикнула Залина, поднимая руки, — о, Аллах!.. Если бы у меня была власть — но у меня нет власти! Если бы у меня были силы — но у меня нет сил! Если бы у меня было оружие — но я безоружна! У меня есть только одно — вера! Вера, что ты воздашь! Воздай, Аллах! Воздай за нас! За наши муки… А если ты не воздашь, то я… я прокляну и тебя!
Анастасия Волкова