Дневник 2022-23, начало

тот день, 23.2.22 был какой-то слишком хороший. складывающийся постепенно славно, не смотря на хмурую погоду и вялое утро. но начался тревожно и безнадёжно: утром Кубалов написал в рабочем чате МРК, что концерт отменяют из-за террористической угрозы. однако турецкие товарищи не привыкли сдаваться вообще, и так легко в частности – не для того ехали из нескольких европейских стран в нашу сырость и хмурь!..

к 14 часам объявлен общий сбор и возможная (в случае окончательного отказа) пресс-конференция у ДК завода Кристалл. погуляв с женой и дитятком, поцеловав Мурысю в щёку, я прямо из «Эрмитажа» с детской площадки шагаю по журналистской (только, пока) надобности в Каретные и Колобовские переулки — прыгаю в метро на Трубной.

от Римской шагаю к ДК замысловато из-за того, что выход с Площади (Заставы) Ильича к станции «Серп и молот» – перекрыт, отрезан напрочь перестройками какими-то глобальными. а как было бы здорово и близко пройти туда мимо блОндушкиного дома-общаги «Серпа и молота»! где была нам морозная зима 2006-го так тепла и нежна: в чёрной голове и теле звенели не только глоткИ постновогодней текилы. звенела и пела её сказочная кожная белизна, украшенная моим перламутром, и светодиодность волос Настиных застила глаза и ум, хотя мы рационально и интересно беседовали на кухне после комнатного инь-яния…

но сейчас шагаю в обратную сторону – к ДК «Серпа» как раз. с собой оружие репортёра – диктофон и пессимизм. непрямой улицей Прямикова – выхожу на невесёлый простор, к мосту, лужам, ремонту легиондарного (потому что там «Легион» выступал в 80-х) ДК, и по Волочаевской — широким шагом. сворачиваю по Строгановскому проезду к парковой зоне, и иду зачем-то по кратчайшей к водочному заводу, хотя входа там нет.

видимо, и тут хочется потаскаться в пространстве мыслей о блОнде и пост-прогулок в её краях. наткнуться на встречных, из подъезда и своего отрочества высыпающих четырёх тинэйджеров, не считающих меня-встречного ни рокером, ни ровесником, ни местным, ни интересным (одна — ярко крашеная в розоволосый девушка, но движения парубковые)… закоулком у забора заводского пробираюсь к следующей стайке панельных домов, иду по проёму меж ними и заводом через забытые, заржавевшие рельсы (к «Серпу и Молоту» отсюда локальная ветка?) – к церкви, что-то боевитое уже соображая для репортажа с неудавшегося концерта МРК.

Музей водки – аккурат тут напротив храма. как не вспомнить царские законы – отдалять продажу оной от церквей, — из-за которых Елисеевский магазин сделал отдельный вход в винный отдел с Козицкого переулка?.. (я пока в личном, субъективном времени, иду как всегда ходил, — и десять, и двадцать лет назад, — словно и нет никаких товарищей, никакого концерта, никакой цели. открываю новый проулок меж кирпичным забором Кристалла и хмурыми панельными башнями, вглядываюсь в безрадостную, но широкооконную церковную высь…)

повернув налево ко впалому, заманивающему углу мрачного (кирпичного) завода, вижу издали у предполагаемой проходной группу людей, некоторые в жёлтых жилетах прессы – и узнаю по силуэту ног к ним обращённую Джейн. всё это кажется сном — немного из-за хмурости дня и архетипичности локации, немного из-за точности попадания моего поисковика-интуиции пространственной… а может, из-за того что последний раз видел Джейн во сне, с месяцок назад. легко вычисляю по уже знакомым и незнакомым лицам всю Груп Йорум, их (особенно девушек) черноволосость – всё же отличима от нашей, привычной и меньшего градиента. Джейн с ними беседует аглицко – увидев друг друга, обнимаемся, точнее, прислоняемся. как товарищи и соратники, но и почти как родные. откуда это взялось, до сих пор не пойму, но это прекрасно (а всё что прекрасно – есть коммунизм, как говорил некто Грызлов, главред КПРФного думского журнала «Политическое просвещение»)… зачем-то представляю на английском русоволосую Джейн давно с нею общающимся турчанкам: «Это муза рок-коммуны, одна на всех». она всегда при этих словах тушуется, но теперь стушевались и турчанки – возможно, мелькнула какая-то национальная гордость в переблёскивании глаз наших.   

с товарищем Белым рукопожимаемся, улыбаемся, и, дождавшись товарища Кубалова – идём далее, прихватив нелёгкий скарб турецкий. они сразу с инструментами прибыли, оптимисты. по пути к воротам и трудно определимому входу в ДК, обсуждаем ситуацию, Джейн удивляется наивности турецких товарищей, и я ей вторю: уж коли хотят запретить концерт Э-стаповцы, то повод найдут. Саша звонит директору ДК, тот не прячется, но велит подождать его у входа минут десять. закуток тут унылый, краснокирпичный как весь завод, навевающий мысли о Первой ещё русской революции, вызревании её в таких стенах и тонах…

на нас медленно падает влажный мелкий снежок, и он же, отхладЕв, стекает с крыши, дробится в водную пыль, создавая сырость в пальцах и волосах, и прибавляя пессимизма. снежок – как замедляющийся отсчёт, притормаживающий, аритмичный метроном русского поля экспериментов в индустриальном пейзаже. светик наша Джейн делает глоток вэйпа-допинга, чтоб не поддаться погодной вялости и русскому фатализму. тащивший технические тяжести упитанный турок-на-вид закуривает сигарету у крыльца закрытого для нас входа. товарищи Бериван и Идиль зябнут с тревожными лицами в капюшонах, для них ещё и холод испытание. юная флейтистка Идиль мне, кажется, симпатизирует после нашего давешнего двукратного общения в машине Кубалова и подвальном горкоме ОКП. что-то есть во взгляде – знаю я эти взгляды, сам так смотрю (на Джейн)… пытаясь как-то подсветить позитивом момент ожидания – дарю диски эшелонские турчаночкам и их невысокому очкастому учителю (он выглядит именно учителем). это вселяет надежды и ощущения победоносного, отображённого в носителях, общего дела – альбом же назван в честь поэмы Хикмета…

высокий турецкий пехлеван, выглядящий фронтменом, проговаривает под крыльцом, как на трибуне-возвышении, план действий. есть же контракт, нельзя в день концерта его так запросто отменить! мы вызовем полицию, покажем контракт и потребуем обеспечить нам проход в зал, если директор заартачится, мы позвали прессу (нас) и готовы дать концерт в любом помещении… задор его вдохновляет нас, вселяет силы, пробуждает снулое окаянство.

директор вскоре звонит Саше и предлагает нам подождать его в кафе, которое тут рядом, чуть дальше вдоль той же кирпичной стены, в простенке – всё как специально спланировано для медленного роста оптимизма: шагаем дальше, и то что казалось каменным мешком безысходным, обнаруживает дверь налево, это и есть кафе (не имеющее вывесок – для местных, своих). причём посетители тут имеются! место семейного районного досуга… всё так основательно устроено, большая кухня, стойка, как в столовой… после неприютной погоды, этой всё же зимы, но подтаявшей местами, озябших турчаночек усаживаем за единый стол в большом, больше на столовую похожем, кафе. тут даже бильярд есть.

настроены все решительно: выслушать приговор от директора, и не сдаваться. усаживаемся пока у одного стола, сразу за входом, говорим то на русском, то на английском, иногда забывая переключаться. взгляды в основном боевые, но я видимо отвлёкся и поддался собственному, ещё уличному, сырому, казематному какому-то пессимизму (навеваемому архитектурой Кристалла) и этот мой взгляд поймал товарищ Белый. как бы бессознательный, потерянный (наверное) взгляд мой, как бы пребывающий в обмороке-несознанке – Белый поймал и оживил дружеским таким прищуром-подбадриванием, напоминанием, что мы – Коллектив, Коммуна, и силы данную неприятность преодолеть у нас есть, прорвёмся.

вот это – товарищество! угадать-уловить мысль во взгляде, удержать от сползания в грусть уверенным мысленным рукопожатием: no passarran!

народу нашего «красного», причём из разных партий, как-то постепенно и незаметно прибавляется, уже за одним столом не умещаемся, и перемещаемся за стол побольше, частью. прибавляются и прекрасные турчанки – новое поколение группы, на вид  старшеклассницы и студентки по возрасту… заказываю два американо – Джейн и себе. но тут на переговоры в кафе прибывает долгожданный директор, Йорум и он садятся за отдельный стол, к ним отряжаем Джейн, слышны слова директора, очень напоминающего осевшего на доходном месте и подобревшего братэлло конца 90-х – мы, мол, не из-за идеологии вам отказываем, у нас выступают группы любых убеждений, но из-за «антитерроризма»… говорит вежливо, пленяясь красотой и идейностью турчанок, в этот же самый момент ему звонит Э-шник, братэлло обещает подойти скоро. и через некоторое время зовёт и наших представителей на разговор с Э-шником. неожиданный поворот – коллективно делегируем Джейн, Сашу, само собой, ну и мужчин Йорум, сами пересаживаемся за прежний стол, куда уже прибыли чай и кофе…

ожидание гнетущее, конечно. начинаю писать на всякий случай на жёлтом стикере карандашиком убористо текст коммюнике о запрете концерта, попутно отвлекая от мрачномыслия Идиль, Бериван и новую стройную их товарищку – говорю-перевожу то, что происходит по другую, русскоязычную сторону стола, там идейные споры и партийное строительство, точнее, фрагменты жизни краснодарского Союза марксистов  в пересказе новой товарищки. разговоры тянутся, в большом помещении всё же прохладно, и греет сейчас только чай с чабрецом. Идиль объясняет, что двойной чайник (с заварочным нутром) стоящий на столе – это почти турецкая разновидность. отвечаю, что дома имеется у меня такой, использую редко (нет подходящей заварки, турецкого чая)…

сейчас мы как будто вернулись в тягомотное безвременье, одолевавшее нас на улице – почти бравшее верх. без-временье – то есть буквально если не дадут времени и места выступить сегодня всем нашим. не дадут развернуться коммунистической смысловой палитре в общих часах. и за право вписаться в часы своими песнями – идёт невидимая нам борьба – там, выше этажами. а народ всё идёт и идёт – уже и Довгаль с Зоммером тут, почти вся наша партия…

вдруг товарищ Кубалов пишет кому-то, что концерт состоится – ликование охватывает почти всё кафе, слышится слово «победа», а ведущие светские беседы мы, вроде бы, вели их тоже в эту сторону, не сдаваясь унынию… как приятно, что мой черновичок на жёлтом стикере не придётся набирать и публиковать! вскоре возвращаются все, Джейн получает дождавшийся её, но всё же остывший под покрытием блюдца кофе – взгляд её согрел бы и не такое. и тотчас все перемещаются далее – как по правилам квеста, данную стадию мы прошли, пересидели, кафе было лишь предбанником, этапом игры, через кафе лежит путь далее. во внутренний дворик и оттуда уже по «чёрной» лестнице в зал. неужели тучи так легко отступили?

Саша рассказал: стоило это долгой дипломатии и немалых его нервов, но он убедил Э-шника что среди нас все добропорядочные, детей своих водят на концерты такие, и что они могут поставить своего человека в зале на всякий случай. этот довод сработал, Э-шник заявил что готовивших теракт якобы уже поймали (попятился, в общем), а директор свой коммерческий интерес в итоге отстоял без особых усилий…

в зале под гербом Советского Союза надсценным – вся ликующая группа «Йорум»! садимся с ними перед сценой, чтобы в кадр вошла надпись над сценой «искусство принадлежит народу». зал большой, паркетный – тут мало что поменялось с советских времён. сохранена вся лепнина. но мне надо убежать – успеть съездить домой за дипломами, которые тут надо на сцене будет вручать. да и переодеться не мешает – водолазка тряпично-серого окраса была рассчитана на поражение, а не продолжение.

погода не повеселела – повеселели мы внутри погоды. по пути обратно встречаю Славу, гитариста «Алерты», он с гитарой, сигаретой, и ещё в одной руке держит смартфон у уха, говорит по нему! но и мне руку чтоб поздороваться – выделил. я же скорым шагом отсчитываю к Волочаевской недолгое время пути, но отчего-то доверяюсь трамваю – и до «Чкаловской» (видимо, на радостях) еду на нём, чтоб полюбоваться сквозь хмурь столицею. с моста «Заставы Ильича» и выше, почти «В сырах»…

дома пахнет картошкой, тепло и душновато, теплолюбивая Марина позакрывала окна, как обычно. спешно обедаю, надеваю белый свитер, в котором давал поэтический бой Реакции в 2015-м (и этим очаровал жену, как будто снова встретились – а за бой был награждён грамотой с подписью Ножкина), хватаю дипломы – и лечу обратно тем же самым маршрутом, занял манёвр два часа. в зал теперь зайти непросто – встала охрана, а у меня нет белого браслетика «арт-кукурузника». но ничего, интересно и тут – зал-предбанник полон наших, всё прибывающих, товарищей. знакомых мне, в основном. тут, пожалуй, и весь комактив Москвы, из разных партий и групп, человек сто пятьдесят на глаз. Николай Гуськов, Андрюха Червонный, Лена Ложкина – со всеми рад здороваться. но – всё же получив белый ошейник на запястье, проникаю в зал.

Джейн сияет взглядом в мою сторону на правом фланге – а её радость дорогого стоит. значит, день движется в нужном направлении. я с левой стороны сцены, пока строится «Алерта», проштамповываю дипломы премии Д.Бедного, Зоммер подходит, оценивает, одобряет. когда-то он, ещё пионером боевых нулевых годов – был у нас с Довгалем на передаче «Пионерия», радио «Резонанс»…

по мере приближения концерта, оказываемся в закулисье – сцена широка, и правая кулиса отведена МРК, левая, с отдельной лестницей (на которой курят «учитель» и Пехлеван, но не бассистка Бериван) – Групп Йорум. как это напоминает закулисное расположение групп в «Восходе» или «Улан-Баторе» 2001-го и 2002-го – двадцать лет прошло! тогда Отход и Панфиловцы были слева, и нервничал Тоныч – порвалась струна на «Русстоныче»-стреле его… как позавчера было — помню, что было на столике в правой части кулис у ГО (эта часть тут – наша). бренди «Слнчев бряг» с колбаской-нарезкой и фисташками, минералка…

в кулисах напротив входа сидит товарищ Джейн, слева подстраивает 12-струнку и затем переодевается в концертный прикид товарищ Кубалов, с ним рядом Белый – в общем, происходит та наша коллективная жизнь, которую я назвал бы работой небесного ЦК. и не важно, МРК это или ОКП, это одни и те же в основном люди, и каждый вносит контрибуцию, в силу понимания того, что есть наша работа – творческая, политическая…

то ли Зоммер, то ли Довгаль принесли водки с собой в сумке (на территории Кристалла водка иной, какой-то новой марки — кощунство!), которую незаметно тут уже кто-то начал принимать и разливать. а Джейн глотнула коньячку, наверное. глядит на всех, словно этим нас греет. ей хорошо от созерцания этой активности, нам всем – от того что РК-Муза с нами. пожившая, поговорившая там, за Атлантическим океаном, она помогла своим знанием языка в достижении микропобеды – и мы на следующем уровне, в кулисах, говорим, пьём (я – минералочку пока). так же, вероятно, в секретариате условного Кремля было бы – настолько свои, что разговор наш не знает рубрик, словно у школьных подружек или в Смольном, говорим обо всём, от дискомании и коллекционирования до личной жизни рок-коммунаров. как будто не можем теперь, на новом закулисном уровне, наговориться.

в нашу тёплую атмосферу заглядывает товарищ Сёмин, с коим здороваемся не сразу – не скрою, беседа «по живому» с давним (с 2004-го примерно) знакомым (ещё по мэйденовской кухне – у него была группа Southwake тогда) Рубеном Казаряном о нашей плакатности с вердиктом «не верю», звучала не очень товарищески… однако вообще-то мы одним делом заняты – и как раз сегодня большой сеанс рок-пропаганды будет, который мне открывать. что и заставляет побегать от одной половины (не сообщающихся здесь) кулис к другой: договориться, как и кому буду вручать диплом премии Д.Бедного в заключение своей вступительной речи.

как-то всё очень хорошо, тепло, неспешно и монументально вокруг. Сёмин иронично интересуется: «награждать кого-то планируете?». показываю, чем награждать буду, всё по-настоящему (почти… идея вручить диплом Груп Йорум пришла в суетный ум уже по пути сюда, чтоб церемония соответствовала концерту, а вот другие, кого сюда звал награждаться, Алиса Йоффе, Дима Рукавишников (ЛФ) – не пожаловали. Дима – по моей глупой оплошности, дал отбой с утра, ожидая отмены, а обратная команда приехать, его – через Вконтакт – настигла позже, чем надо было чтоб успеть.

что ж, пора идти и говорить – подталкивает Саша на сцену…

громко: «Здравствуйте, товарищи, рад приветствовать вас от имени рок-коммуны!» — весь вербально-смысловой код тех вступлений, что и нас подымали из руин и рутин в нулевых, а кого-то и в девяностых… «С днём, конечно же, Красной Армии», и далее, далее, под своды легко обозримого в лицах советского зала, подытоживая двадцатилетний путь рок-коммуны – новый международный концерт… Батов слушает воодушевлённо, Гуськов улыбается, но на сцену не рвётся. никто не записывал этой речи, и не надо было – поскольку Джейн, по замыслу переводящая награждаемой вокалистке мои словеса, в какой-то момент её упустила, а когда та вернулась – вышла, тогда и награждение состоялось. за время вступительной речи вся «Алерта» вышла и включилась – всё началось, и мы ушли в кулисы…

на большой сцене уверенно грохочет и бегает коллектив Кубалова, тут мы практически не нужны. как-то всё подозрительно замечательно – два флага посреди зала развеваются в руках наших – флаг ОКП и СССР.

Сёмин неплохо и вполне ораторски выступил до своих песен. «Что я думаю о Донбассе: Ленин, что я думаю об империализме: Маяковский» — и здорово прочёл его, почти актёрски!.. потом пел гранжово, не всегда в ноту – но стиль позволяет, мы уже это мяу-немЯу за кулисами слушали, дружески улыбаясь. сами когда играли наш акустик-гранж во второй половинке 90-х – звучали так же… Джейн в какой-то момент так красиво и непосредственно приподняла свои русые волосы, собранные в сложный хвостик – возможно, выражая то же, что у меня и всех за кулисами в уме, ощущение расширившегося дома, душевного комфорта, по которому соскучилась. ощущение «и сказал Господь – хорошо!» потому что там, на сцене – продолжается то что мы делаем видимо и невидимо постоянно. недолгие и немногие из этих часов – обналичиваемые публично часы, которые сегодня не обнулились, а имеют возможность разворачиваться в марше и в циферблате…

и вот, словно школьный ансамбль, скромно, без сценических движений — Йорум играют на фоне электронного «задника» с Лениным и Сталиным, со своими этнически-струнными пассажами. немножко кажутся зажатыми, ведь с утра об этом и не мечтали, готовились сыграть где угодно, и Иван Соловьёв, наш однопартиец, готов был искать площадку, и носитель турецкой техники тоже – и нашли бы!.. сильные духом у нас люди, это и приподнимает наши волосы, наш исторический оптимизм: что с ослаблением или отпадением одного из нас, Дело не прервётся, и ощутимый едва-едва, в таких зыбких контурах закулисных Коммунизм – будет…

мы то за кулисами, то у сцены слушаем. я от радости не глядя никуда кроме сцены, сел рядом с Сёминым на какую-то приставную лестницу, в итоге — на жвачку, которую оставил кто-то из тинэйдж-поколения на предыдущем концерте. крепко влип…

за кулисами хорошо, выгревАем общением и тостами утреннюю хмурь февраля с Джейн и Знаменским. однако в какой-то момент, не задумываясь, я отпиваю из центрального стаканчика коньячку – а он был мУзин… но и это не сильно огорчает её (хотя, не ожидала такого кощунства). наши девушки переводят междупесенные речи турецких товарищей, а они запели уже «Катюшу», которая вызывает бурный восторг. весь день – как пересечение всех прежних дорогих сердцу и уму времён, пионерских, лагерей Че Гевары, лучших наших концертов, хоть мы сами и не играем. и конечно – расцветающая от общения Джейн, уж я-то знаю, как два эти года было нашей музе нелегко после потери любимого, мы все обязаны это чувствовать, если мы Коммуна…

а завтра была невойна.

Продолжение следует

Дмитрий Чёрный