Выпущенный, как и десять лет назад книга, аккуратно, точно к дате, фильм «1993» я смотреть не торопился, но товарищи попросили. Я вообще никогда не смотрю кино на стадии премьеры – чтоб меньше внешнего шума было. Но, раз доморощенная киноведка из шовинистского лагеря zоомунистов Митина льстиво отдуплилась, надо и интернационалистам своё слово сказать. Хотя, во временах, о которых кино, этих разделений в компартиях, осколках КПСС, конечно, не было, а вот убеждения – были… Об убеждениях нам тут придётся не раз поговорить, кстати. Ибо позиция автора, как известно, влияет.
Я не поленился заглянуть через Сеть, и как проходила презентация в «Октябре» (меня там в октябрята принимали). Непонимание! Тотальное непонимание, чем именно врезалась цифра 1993 в память нашего – то есть именно советского народа, — бьёт отовсюду фонтаном эфирной пустоты. Особенно в фиглярской речи туповатых ведущих, приветствующих актёров у баннера фильма. Задают о посыле её роли вопрос Вилковой (я в них запутался, кто там чья младшая сестра или вовсе они однофамилицы всего лишь, их на киноэкране стало излишне уже лет пять назад, — но мне больше нравится Таисия, которая в «Выше неба»), она с ужасом начинает отвечать, и ясно, что «звёзды вне политики». То есть, собственно, героика защитников Верховного Совета (а она была, и об этом подробнее далее) не просто чужда её героине из романа (она-то ходила к Моссовету поддерживать Гайдарку и Ко), но вдобавок и актрисе чужда. «На это не разведёте» — читается в широченно расставленных глазах гипервостребованной актрисы новорусского кино…
Вот отсюда примерно и начинается то, что по-английски зовётся epic fail. Или даже epic fall: самое худшее, что можно было сделать с этим сыроватым, но дышавшим собственной авторской задумчивостью-нерешительностью романом, это громко, по-новорусски экранизировать. То есть подогнать под шаблоны «смотрибельности». Напичкать до приторности примелькавшимися, усталыми и даже отупевшими от «чёса» актёрами, упростить сюжет, а посмотрев на то, что получилось (поскольку сценарий-то писали вместе старые друзья, Велединский и автор романа – самокритика на практике!) – назвать это «по мотивам». Я бы тут вторую производную дал: по мотивам романа, созданного по мотивам трагических событий октября 1993-го. Ибо он не о событиях, он – около. А ведь, как уже многие рецензенты подметили, Сергей-то был в думской комиссии, расследовавшей события, уточнявшей число убитых защитников ВС РСФСР…
И где эксклюзив, где обличения вроде бы ненавистного ему режима (а в КПРФ такое можно – если только Ельцина без преемника пригвождать к позорному столбу)? Нет-нет, официальная цифра, без корректировки в сторону тысяч, — была думаками покорно подтверждена. За всё время конституционного кризиса 158 человек убито и 423 ранено. Я думал – может, это для думского протокола, а устно скажет иначе… Нет, и устно так же. Государственная тайна, не иначе.
А как же воспоминания депутата ВС РСФСР сербского происхождения (не называю фамилию – его нынче нет в живых, а внучке Маше эта слава не нужна), в чьё окно попал первый снаряд (но его там уже не было: положил электробритву в кастрюлю из столовой, и стал пробираться через ОМОН под видом местного жителя — успешно) – в которых он описал один из дворов Красной Пресни, у улицы Заморёнова? Куда он выглянул поутру (провёл на чердаке в ночь с 4-го на 5-е, между кольцами омоновского оцепления) – и тот двор был завален трупами, поначалу показавшимися ему манекенами! Их было, по его описанию, десятка три, случайных жертв, донага раздетых «защитниками демократии»: мужчины, женщины. Скорее всего, не только защитники, но и просто доходно «досмотренные» подозрительные прохожие.
Только в одном дворе 30 – умножайте на соседние. Плюс сюда доверху заполненный расстрелянными бассейн на стадионе «Красная Пресня», а был он хоть не широкий (5 метров) и не длинный (11 метров), но глубокий – два метра. Сейчас его даже на яндекс-картах нет – стёрли как самый глубокий отпечаток 1993-го в памяти москвичей (не сомневаюсь, что из высотки на площади Восстания кто-нибудь из имущих жителей вёл видеосъёмку – камеры-ВХСки и даже хэндикамы уже были у многих, — и сенсации нас ещё ждут по прошествии сроков давности). А другие убитые — баржами вывозимые в ночи? Ну, никак не 158… «Убитых, по разным данным, только на стадионе «Красная Пресня», было от 150 до 300 человек» — пишет Роман Кириллов (РНЕ-Ростов).
Впрочем, мы же об искусстве…
Как Серёша и Саша по Эпохе тосковали
Вопрос основной, если следовать принципам Андрея Тарковского («Замысел и его реализация») – даже не как снимать, а что снимать. Чёткая, ясная не только автору, досценарная формулировка задачи – полфильма. Поначалу, прочитав, что «по мотивам», и некоторые мнения вип-гостей (Олега Бондаренко, например) я надеялся, что Велединский всё же осмелится снять историческое кино, приподнять тем самым и «семейный» роман до исторического. Извлечь на обозрение потомков ту борьбу идей и людей в массовом числе, что потребовала участия танков: ведь их вопросы не прекратятся, пока не будет однозначной оценки! Помните же, что даже со стареньким Пиночетом или Полпотом соотечественники делали, как судили «задним числом», ибо у их преступлений не было срока давности? Но то ли близкая дружба с Сергеем (как и с Захаром, впрочем, — этот мир тесен), то ли собственная безыдейность (что в богеме – не грех, а норма) – за пределы обывательской гравитации не выпустили. Впрочем, в этом и призма книги: попытаться из семейного быта увидеть, что там происходит на площадях. Заведомо неудобная позиция, однако её-то Велединский и использует уже для камеры.
Называть это развесёлое, антуражное кинцо с предельно неуместными «лунными» вставками семейной драмой — на фоне реальных событий Чёрного Октября и вполне продолжающей его орудийным грохотом, руинами советских построек современности, – это как-то… ниже достоинства прямоходящего гоминида под именем Человек. Особенно если его родина СССР. Чтобы рассказать, как выбивали статью брежневской конституции о социалистической собственности (дабы начать уже приватизацию и сделать неприкосновенной частную) из страны, а не только из здания ВС РСФСР, — стоило, наверное, пренебречь заурядным семейным конфликтом, и сделать фильм-вызов, фильм-приговор… Всё-таки и режиссёр с именем, и повод достойный.
Но тут-то и начинается то, что не из мира искусства. Нынче же режиссёрам денег олигархи дают только если они лояльные, и дают, например, как Алишер Усманов Кончаловскому, только под антисоветские их же заказы – в этом плане государство даже настойчивее олигархата! (Андрон, что-то доброе с дачи назидавший нам про Ленина – сейчас снимает кино об «ужасах Октября», — другого, Красного). А если нет денег олигархов – на что снимать? На госфинансировании работать, товарищи современники – других источников у Него для вас нет!
А Серёша как раз, в силу своего почти семейного кремлёвского близко-расположения, денег из казны добыть может. Как же тут снимать фильм-приговор? Нет, уж лучше «лунные» приколы, ну и немножко быта, анту-Рашки… На правах прошлого, безвозвратно и бессмысленно прошедшего – можно вспомнить даже преступления капиталистической власти за её же счёт (чему деланно удивляется Митина при слабых её актёрских способностях – ей ли не знать кухню? — пеняя при этом на малобюджетность). А вы ждали обилие батальных кровавых сцен за счёт мигалковского Фонда Кино и путинского Фонда культурных инициатив? Нет-нет, давайте уж без шедевров – давайте как-нибудь побыстрее проведём эту дискотеку 90-х, этот сеанс арт-терапии, «пора-пора примирять красных и белых!» – как конспектировала Анастасия Удальцова авторскую идею другой книги, о Катаеве, на презентации её в Музее революции (уже подредактированном единоросской–директрисой). «Надо двигаться дальше» — как сказал Зорькин, извлечённый из политического небытия для государевой службы в нулевых, «совесть Постэпохи». Дальше в нашем случае – это траекторией социального регресса, который тогда-то орудийным грохотом и врывался в Москву. Не даром теперь Зорькину и карты древние милее карты СССР, и крепостное право, как Мигалкову же, кстати, – вполне уже понятно, «исторически оправдано»…
Если не брать высоких политических нот, можно как-то просочиться в кинобомонд даже с такой непопулярной темой. «Как мне нарядиться на премьеру?» — спрашивает гламурная жена Олега Бондаренко… Да, нынче есть даже «поношенные», растянутые серые дамские майки «Аки-дУки» (AC/DC) от кутюр, искусственно состаренные милитари-прикиды из бутиков. А со стильными пятнами крови — нет? Простреленные косухи с гербом СССР на спине – дарю идею бизьнесменам… Бондаренко наивно порадовался, что фильм не следует книге буквально, однако от скучного романа, с минимумом героев, он ни на шаг не ушёл.
Не пытаясь прорваться к диалектике общественного и личного, Шаргунов ещё там погряз в обывательском болоте. В дихотомии, но никак не противоречивом единстве семейной и политической жизни, не пересекающихся в книге параллелях: не пробовал угадать идейного пульса политически мотивированных, проследить вызревание идей. Послушал патриотическое радио – пошёл на одни баррикады, послушала «Эхо Москвы» – на другие пошла. Да не бывает же так! Жизнь на карту будня не ставят «за компанию». Я и в беглой рецензии на роман в «ЛР» это писал (2015).
Ни собственная деквалификация, ни общая деградация пролетариата вокруг – не подсказывают идей партийной и гражданской идентичности главному герою, Брянцеву. Он просто «за справедливость» (хотя, в его поколении это понятие было предельно конкретным, внеклассовым не было), без классовой ненависти к тем, кто из космических высей сбросил его, конструктора «экрана перестройки» на Калининском проспекте, в канализацию… Как честно отвечал Шолохов Сталину на вопрос, не станет ли Мелехов красным: «от белых я его уведу, но вот к красным не приведу». Здесь герой-середнячок, скорее от отчаяния семейной жизни, нежели от чего-то общественного идущий к ВС и Останкино (где, в книге, не в кино, умирает от инсульта, не в силах отвлечься от личных переживаний — в очень от руки нарисованной уличной перебранке «противоборствующих» сторон) – плохая, мутная оптика. Поэтому «титруя» ещё книгу, автору пришлось изначальный прицел на исторический роман снизить до семейной хроники, которая тоже толком не удалась. Хотя в период работы над текстом кабинет главного редактора «Свободной прессы» буквально не покидал голос Невзорова, хроники «600 секунд» 1993-го, он пытался «пропитаться» духом времени, пережитого в несознательном возрасте… Но не в коня корм. Зато Брянцев, будучи высоко образованным инженером, полон в 1980-х у Шаргунова каких-то досоветских, дореволюционных предрассудков о первой брачной ночи, «долге невинности».
От площади Свободной России до Болотной
Где же авторская позиция режиссёра? – шелестят даже аполитичные рецензенты. Так её нет и в романе – в этом его «прелесть». Пообщавшись с участниками с обеих сторон, с пившими баночное пиво Гайдара у Моссовета и с проливавшими кровь свою и омоновцев у ВС, — в частности, с Ильёй Константиновым, — Шаргунов решил, что не было там правых. Да и зачем ссориться, гражданскую войну раздувать по столь несущественному поводу – социалистическая собственность или частная главенствовать должна в конституции? Быть в стране олигархам правящим классом – или не быть? Разве это так важно? Мелочи какие… «Давайте будем жить вперёд» (Егор Летов). Важны «традиционные ценности», семья важна, любовь, потомство!.. А социализм или капитализм, индустрия или деиндустриализация, мир или война – это «наверху» решат без нас. Вот такое моралитэ вытанцовывается из книги. Торжество гражданской трусости и политической апатии.
А виноватые… Ну, виноваты – так кто ж с них спросит? Явно не «поцелованный Богом» (как окрестила его коммуниздка-атеистка Митина), не писатель – некогда в России бывший и умом, и совестью, и голосом образованного класса. И тут, конечно же, в силу отсутствия собственной исторической романной канвы, нам придётся присмотреться к «семейному» акценту книги – в фильме занявшему всё пространство.
Свежий первый опыт неудачной семейной жизни с писательницей Анной Козловой просуммировав с неудачами своего участия в «болотных» митингах и хождениях «несогласных», автор сделал вывод: к чёрту ваши восстания, самые мысли о революции – к чёрту! Ирония к предельно невесёлым событиям Чёрного Октября (как уже написали некоторые)? Нет – недоверие к вершимой массами Истории закономерно потерпевшего поражение в либерально-патриотически-левофронтовской коалиции «борца с путинизмом». Они ведь думали, что достаточно красиво выступить у микрофона на Пушкинской площади, походить маршами «миллионов» на проспект Сахарова – и «справедливость» (внеклассовая) восторжествует, режим как-то сам устыдится и сменится после череды нечестных выборов. Не картонный герой-середнячок Брянцев – сам Сергей Шаргунов и его свежая в 2013-м апатия от безуспешных «маршей миллионов», вот кто и что слоняется в режиме «попаданства» по улицам, коллекторам и лесопосадкам с самострелом у станции «43-й километр» 1993-го года.
Впрочем, антуражное в книге, как и в фильме – на достойном уровне, как и саундтрек. Не приводимая в смысловое движение, материя просто присутствует своей временной достоверностью… «Всё это было – значит, были мы» (Д.Быков, иноагент и релокант). Только что делает влившаяся в антисоветскую рок-волну Янка возле даты, до которой не дожила, — возле расправы над последним бастионом пусть и деградировавших, но Советов? Или трек-лист «дискотеки девяностых» — всё готов вобрать, от «Амэрикен боя» до «По трамвайным рельсам» (ах, как там неприятно упомянут уже свергнутый в 1991-м Железный Феликс!). Нет, даже тут без перебора: «…лишь каналы и рвы». Беломорканал-то это конечно великий грех большевизма, что спорить… Особенно в 1941-м он был греховен, когда по нему шли жизненно-необходимые Северу корабли и грузы.
Самый главный исторический вопрос ставшей заглавием книги и фильма даты «1993» – это двоевластие. Ельцин перерос его же пригревший, принявший в 1991-м ВС РСФСР (когда Россия уже год как отделилась от СССР, но лишь де-юре) – и растоптал, сжёг скорлупу этого «яйца демократии». Осмелился на то, на что не пошли гэкачеписты. Только в этот раз живого кольца (о! юный либерализм, работа гуманитариев на телекартинку!) вокруг «белого дома» никто не выставлял, в этот раз была спираль Бруно и несколько колец оцепления ОМОНа вокруг хилых, но покрепче чем в 1991-м баррикад.
О, сколько было аналогичных кризисов в истории только России: например, 1917-го, когда Советы, постепенно большевизируясь, теснили Временное правительство. Итогом той борьбы пролетариата и буржуазии (плодившей симулякры демократии с опасливой скоростью: Временное Правительство, Предпарламент, Государственное Совещание, Учредительное Собрание) и стал Красный Октябрь. Здесь – всё наоборот. Резкое сворачивание общественного участия в управлении государством, демонтаж «рудиментов» пролетарской демократии.
Демократия буржуазная за два года всего привела президента российского островка СССР – к полной узурпации власти, причём всё на той же площади Свободной (от СССР) России – название это контрреволюционное в топонимике Москвы не меняли, раньше эта остановка 2-го троллейбуса называлась «Совет экономической взаимопомощи». Система советской власти на местах была президентским указом по итогам «поэтапной конституционной реформы» уничтожена – дабы развязать руки ещё даже не осознавшему себя таковым, не получившему «козырей» собственности, новому правящему классу. До 1994-го лишь управлявшему народными средствами производства, а теперь получившему право их приватизировать. «Красные директора», на которых в «Господине Гексогене» молился Проханов в надежде, что временно владея народным имуществом, они поддержат революцию и национализацию, — это как раз переходный этап от социалистической собственности к частной, не более того. Делёж богатейшего наследия советской индустрии – начинался громко, нож в этот белый сливочный торт входил с грохотом выстрелов по ВС РСФСР ранним утром 4 октября. Видите, я всё же пытаюсь какие-то эстетические аргументы дорисовывать – но тема же исчерпана вроде бы?.. Муж за красно-коричневых, жена за демократов – вот и песенка с Арбата…
Не видны с ваших берегов ни Бергман, ни Октябрь
Исторических масштабов вопрос, какие помнятся и через века, — вопрос кражи нынешними миллиардерами у советского народа ЕГО социалистической собственности (что было одновременно и уничтожением его именно как советского, интернационального – поскольку соцсобственность не знала границ республик), — остался и за рамками книги, конечно, и за рамками кино. Кино, кстати, средней изобразительности и яркости – «Русское» при малобюджетности было куда лучше и как антуражный слепок юности «молодого негодяя», и именно как политическое высказывание Велединского. Фильм стал одним из камней на весах буржуйской Фемиды, освободившей Лимонова досрочно. «Географ», который зачем-то вынесен как рекламный плюсик на афишу (вот же как, наверное, обидно, когда тебя как романиста сравнивают с многостаночником Ивановым!) – тоже куда удачнее по темпоритму, по созерцательности, по работе актёров.
Цыганов – был органичен, неформален, обаятелен в «Питере FM», но потом по причине этой органичности его стали таскать, как всякого актёра с личностным потенциалом, по такому кино, что вскоре – мало что осталось от того обаяния. Печальная судьба таланта в капиталистической России – судьба примелькаться. Разве что его в пору обаятельности напомнил гламурный Верник (какие нацболы в 1993-м, Серёжа и Саша? Вы на шампанских вечеринках с кинобомондом уже и хронологию попутали? Национал-большевистский Фронт был тогда у Митрофанова, Дугина и Лимонова, а НБП организована в 1994-м) – но этот штрих малозаметен на фоне «Сцен из супружеской жизни». Вот у Ингмара Бергмана она – да! Только она. Вот у Бергмана это не гоголь-моголь, где нет ни борьбы общественных идей толком, ни замкнутого пространства личных взаимоотношений, — там и чёрно-белый формат идеален, поскольку концентрирует на мимике. А Велединский…
Ну, примерно с «Обители» где убеждённый антикоммунист Безруков довёл скрытую линию аполита-попаданца (в которой, — не за красных, не за белых, — тоже вполне явил себя «дед» Захар) до открытой, мне было ясно, что прорывов ждать не стоит. Проходное, вполне телегеничное кино, годное только направить зрителя к подлинной хронике. Которой предостаточно в Сети, и в которой всё же можно увидеть уникальный конфликт Эпохи и Постэпохи (замечательно его выразил в тонком, но с большой буквы романе «Ночь с 23-го на 5-е» анархист Владимир Платоненко, битый у стен ВС баркашами). Капитализм, из центра, из интеллигентского меньшинства, подкупающий долларами танкистов, шагающий всё шире и наглее на упорно укрывающийся в советской инфраструктуре социализм. А противостоит ему, капитализму, который пока представлен стопроцентно лишь Ельциным, гарантом этого капитализма, — очень разнородная, но именно демократия. Которая не в состоянии сформулировать ясной массам альтернативы, ельцинизму, хотя с Горбатого моста несётся чёткое скандирование прорвавшихся с Октябьской площади: «Со-вет-ский Союз!». Все эти в основном пожилые, прошедшие ВОВ советские патриоты – не имели в ВС представительства, стали пехотой при идейно триколорном а вовсе не советском командовании.
Напыщенный патриот Руцкой не имел ни воли к власти, ни достаточного для руководством восстанием ума. А ведь он военный! Казалось бы – тебе и карты в руки. Макашов – в помощь. Но переговоры Руцкого со штурмующими ВС командирами – о многом говорят. «Штопанный» фанфарон – и вышел из огня «демократии» лишь опалив сединой свои гусарские усы, потом жирно, банно отгубернаторствовал при Путине, и скрылся в политическом небытии, как сейчас – два левофронтовских узника Болотной. Говорил Руцкой с защитниками Дома Советов на языке тупого национализма да православия и приближал, вооружал лишь баркашей – что опять же у Платоненко рассказано с мест событий. Там и личная жизнь, кстати, у героя – богатая! Чувства личные к недавно любимой едва ли не заглушают звуков выстрелов – но почему у Платоненко это выглядит органично, убедительно, а у Шаргунова как схема?
В общем, и тема новейшей истории фильмом, как и романом не раскрыта («Красно-коричневый, при всех прохановских додумках, мистике, как-то уж слишком картинно застреленном у стен ВС батюшке – цельнее вышел), и карта личной жизни бита. Есть в те самые годы снятое – куда более пронзительное кино о семейных дрязгах и любви, например «Ты есть» (1993!). Над этой, основной, личной линией смеётся улыбкой, практически из «Глобуса» так и перешедшей, рановато поседевший экс-преподаватель марксизма-ленинизма (опять ходульный перебор Шаргунова – они о ту пору чаще голодали, чем жировали, как и те, кто Луноходу-1 и -2 площадки готовили – «картографини» и геоморфологи в ГЕОХИ, в 1994-м маме пришлось уволиться оттуда, идти преподавать во Дворец пионеров, семью кормить надо было, а я только в институт пошёл в 1993-м). А точнее – смеётся современный марксист-ленинец. Не тот бинокль вы брали, Серёжа и Саша, чтоб разглядеть не столь далёкую Эпоху, крепко сидящую в нас поныне, но высказаться не всегда умеющую…
Дмитрий Чёрный, ИА RUSNORD