Есть отвратительный фильм «Иди и смотри». В школьные годы я его посмотрел, поборов глупый искус возненавидеть человеческое существование. И до и после было немало фильмов, которые размазывали отвратительные эпизоды жизни по человеческим физиономиям, иначе говоря душам. Натурализм осколка или огрызка — это не правда, а мёртвая и выхваченная прихотью-похотью авторов часть природы, полуразложение, что только Виктор Шкловский и мог когда-то счесть признаком реализма.
Можно показать ребёнка, котёнка, можно показать разъятый труп. И там время, и там время. Но в первом случае — это эпизод с будущим, живой и живущий не только наличной минутой, а во втором — это именно натюрморт вроде бы обозначающий смерть, её торжество.
А ведь самой формальной целью всего сущего, самой общей целью живой и неживой природы является развитие. У трупа нет развития, у него есть попранное будущее и почва для чего-то прорастающего, если последнее предполагается в принципе.
Фильм «Иди и смотри» будущее не предполагал. Неубитый младенец Гитлер — это единственное достоинство фильма. Но это вымученное достоинство, и даже в каком-то смысле указующее на своеобразное (в советском уже вырождающемся изводе) колесо Сансары, погружающее привязанное к нему человечество во всё более бесчеловечные и непроглядные хляби.
И о вымученности этой важной метафоры. Даль Орлов в своих замечательных мемуарах описал споры с творцом по имени Элем Климов, в частности речь шла и об обыкновенном ныне уравнении. Приведу этот диалог, тем более что в нём затрагиваются и вопросы более общего характера, чем уместность художества по грязи:
— Почему надо сострадать немцам, в той же степени, что и партизанам? — спрашивал я Элема, когда мы обсуждали с ним поступавшие со всех сторон замечания по сценарию. — Им, этим немцам, что им мешало сидеть дома? Зачем они приперлись к чужому болоту? Сидели бы дома и не пришлось бы страдать! Это же наше болото, чего они тут бегают?
Элем отвечал, что маленький конкретный человек, которого послали на бойню, страдает вне зависимости от того, какую историческую силу его вынуждают представлять. Это же, мол, общечеловеческая идея.
— Но с нашей стороны война-то была отечественной, не так ли? Враг пришёл на нашу землю. При всей значительности общечеловеческих идей, здесь решалась проблема конкретно-историческая — быть нам или не быть.
Каждый стоял на своём.
У советского режиссера Элема Климова мерой общечеловеческой идеи оказывается страдание «маленького конкретного человека». Но это совсем не так. Ничего общечеловеческого в этом нет, если, конечно, не снижать человека до уровня мучающейся амёбы. Человек — это дух, это разум, и жив этот дух не универсалиями тела или чувств, но мыслью. И, разумеется, эта мысль живёт и действует не чувствующей темнотой «двуногих без перьев», но, по крайней мере, движением природы общественной, а значит и разумной, от которой возможно и обратное движение к просвещению чувства, его просветлению.
И совершенно прав Даль Орлов, для которого «конкретно-историческое» оказывается много верней того «общечеловеческого», что вылезло у Климова, этого позднего советского режиссёра времен общественного упадка.
А фильм действительно отвратительный, в чём-то очень близкий последней работе Алексея Германа. Грязь, грязь, из которой разве что насекомые могут вылезти как ни в чём не бывало на свет божий…
Хотя, разве может быть свет божий без человечества?
Товарищ Матяш
От редакции: Может, конечно – если вспомнить по первоисточнику процесс сотворения Земли… Впрочем, поговорим о земном. В своё время мы отвечали на эти же самые вопросы на сайте СКМ, ныне почившем в бозе аки новостной и статейный (вероятно, попав зато в список инфоподдержки кремлёвского проекта «Новый труд»). Однако приятно, что тема этого фильма не уходит, остаётся актуальной, когда его эпизоды воплощаются вполне буквально (поколением генералов, заставших громкую премьеру «Иди и смотри» в чинах штабных, а то и вовсе рядовых и прапорщиков), воплощаются в самоистребительной для советских войне.
И здесь мы находим ответ первый: самоистребление начиналось на уровне культуры. Все нынешние гуманитарные и экологические шоки и катастрофы – уже были заложены в том, казавшемся высоко одухотворённом, процессе самокопания, который советский народ углублял и расширял в последнюю пятилетку жизни СССР. Буквально, заставляя актёров играть тварей дрожащих, играть в сценах террора и насилия страх, а не преодоление страха, самокопатели не говорили «да не повторится это вновь», они хотели воплощения этого всего наяву, повторения и умножения хотели. И хватило-то немногих фильмов – чтобы и Союз кинематографистов самоуничтожился, без каких-либо диверсий извне, и затем 290-миллионный народ распался на народцы, готовые к войне друг с другом.
Горе от ума торжествовало на всех направлениях – и это был кризис не глупого и несвободного, но чрезвычайно умного и демократического общества, утратившего всего один ориентир, всего одну трактовку социального прогресса. Классовую, пролетарскую, коммунистическую: сюда и пролез червь Рынка и «общечеловечества» и выел всё «яблоко» за пятилетку. Тому было много (включая субъективно-партийные: ЦК КПСС и отчуждение рабочего класса от государства) причин, конечно, и смешно всё списывать на деятелей культуры. Однако именно работая в полную силу как зеркало общества, как настройка надстройки, так сказать, — люди, самые имена которых сделаны из имён авторов революционной теории, создавали шедевры контрреволюционного унижения духа, публично бичевали поколение победителей той самой «слезинкой ребёнка»… Выбивали на большом экране советское из нашего человека, пытаясь его приравнять как раз не к человеку условного Запада (в котором мы видели исключительно прогрессивное, а не плакатно-животное – и это заслуга перегибов пропаганды идеологических абстракционистов), а к общеземному животному. К унтерменшу, которого видели в советских пассионарные посланники буржуазной Европы в 1941-45 годах.
Я, конечно, не вспомню сейчас всей «линейки» тех фильмов, которые подготовили август 1991-го и подсветили прожектором перестройки его как торжество Человека-Индивида над Системой-Тоталитарией. Но, на мой взгляд, помимо «Иди и смотри» хватило «Зеркала для героя» (Святослав Рыбас, автор экранизированной Хотиненко вещи, позже вдохновенно писал биографию Столыпина для ЖЗЛ – то есть и в этом начальном расшатывании «красного духа», Проханов бы сказал «красного смысла», — был неслучаен), «Умирать не страшно» классика соцреализма Кулиджанова, «Маленькой веры» и «Интердевочки». Уверен, товарищи в комментариях добавят что-то не менее существенное в этот список.
Кстати, вышеупомянутый Герман, снимая свой не менее «экранизации» Стругацих ужасный «Хрусталёв, машину!» — уже смотрел через новую, коллегами созданную оптику, на советское общество. Это вполне уже ясно, не двусмысленно твари дрожащие, которым он иногда пытался придать «фелинивского» веселья, но выглядела эта массовка насекомо – карлики, лилипуты в тени высотки на площади Восстания… А Татьяна Толстая, помнится, хвалила, как точно ассистенты Германа уложили и подсветили снег и ямочки на нём – ну, прямо как было в 1950-х!
Да-да, — «ценности» капитализма бичевали всё ещё единый в своей «многонационалии» советский народ, будучи ухваченными Климовыми за самую «высокую» рукоять. Они вышибали героизм, свершавшийся во имя коллективного и тем утверждавший этот коллектив, — приматом частного страдания, фокусировкой на этом частном. Но в том-то и «конфликт систем», что советские, умиравшие как отдельное тело, но руководствовавшиеся коллективным духом, утверждали не эти «традиционные ценности»!
Обращаясь к созванным лицезреть её смерть жителям села Петрищево, Зоя Космодемьянская уверяла их (потому что была уверена сама), что власть нацизма и его зверства временны ИМЕННО потому что частное подчинялось уже два десятилетия коллективному, коммунистическому. (Настолько эффективно, что СССР трудоустраивал в великую депрессию ненужных дома немцев-инженеров, в частности). Есть об этом же диалог немецкого писателя и Рыжего в «Гидроцентрали», например – про тёплые молекулы… Потому-то, кстати, анти-интернациональный анти-социализм и пошёл войной на социализм реальный: капитал различает безошибочно эпицентр угроз ему. «Вы производите вещи и мы производим вещи, но лучше и быстрее» — считал немец в «Гидроцентрали». Нет, отвечал ему Рыжий, – мы всегда производим вещь плюс воспроизводим общество на новой ступени развития, а развитие в нём — главное.
Так вот, воспеваемое сперва в вопросах страдания и нравственности Частное – получив питательную среду слёз доверчивого советского народа, — мгновенно переросло границы культурного явления, стало явлением экономическим. А вскоре стало уже законодателем и направляющей общество силой – то самое Частное, начинавшееся с «достоевской слезинки». Вскоре Частное стало уничтожать среду обитания и размножения Коллективного – приватизация как широкий процесс продолжается поныне. Причём не вызывает, например, вопросов, и то что завладевшие Запорожской АЭС господа – это акционеры, и приватизаторы донецких шахт – это частные лица. Да, общество привыкло, в нём истощили героизм советского типа. Но когда нужно его действие именно как общества, без различий классов, когда мобилизация нужна – господа приватизаторы пытаются использовать ими же поруганные, попиленные советские «коды».
Получается плоховато. На деле они «защищать отечество» зовут как раз не для отечества, а для себя – поскольку схема распада на частности есть первичная «химическая» реакция в этом обществе. И бедняк будет не просто при мирной трудовой жизни обогащать частника, богача, но ещё и умирать на поле боя за его дальнейшее обогащение за счёт награбленного у соседа, награбленного руками бедняков у бедняков же. А причина таких диссонансов и нонсенсов – вот там, в широко открытых кинотеррору, глубоко антисоветскому, глазах наших ищущих, как породниться с буржуазным человечеством, сограждан.
Пропустили подмену, прочувствовали («перечувствовали» на новый лад) ужасы оккупации, сквозь которые, преодолевая и тем презирая которые продолжали партизаны вести СССР и всё небуржуазное человечество за ним к коммунизму?
Тогда не обессудьте – теперь уже не в кино, не понарошку, поистребляйте-ка друг друга – поиграйте в «фашистов» и «наших», в казаков и разбойников (разбойники – понятно, это те, к кому пришли казаки по царской воле) на советской земле. А господа вас за это голосом всё того же кремлёвского гномика будут звать героями, вручая власовские наградки. Ещё и с теми, советскими героями сравнят (меж коими не могло быть различения на украинцев и русских) – над которыми сами же вершили посмертное надругательство в подобных фильмах… Ибо они хозяева дискурса с того «идуще-смотрящего» момента.
Не забуду, как воспроизводили мои одноклассники звуки свистка изнасилованной в грузовике оккупантами селянки – мне хватило даже в пересказе того, чем перекармливали наше общечеловекающее общество чтоб довести до августовской бойни, чтоб свежевать вековые итоги строительства коммунизма. Не пойду и не посмотрю даже сейчас.
Дмитрий Чёрный, гражданин СССР