Одна из совершенно пошлейших штук, сопровождающих литпроцесс – это разговоры о затирании, замалчивании, вымарывании. Обойденные. Такой статус многим нравится, он удобен, универсален, многое оправдывает. Будто есть некое литературное ЦК, которое определяет линию света: кого подсветить и прославлять, а кого в тень и подполье загнать. Удобна эта поза тем, что ее ни доказать, ни опровергнуть невозможно.
Поэтому когда у книг мизерные тиражи, но огромный ассортиментный ряд, плюс в каждом регионе местночтимые авторы и книги, то, конечно же, вполне обоснованно утверждать, что если написал что-нить на заборе, а тебя не заметили, то что-то не так. Не иначе заговор.
Как-то обходится стороной уникальная ситуация, что сейчас литературой заправляет бизнес-логика и издательский станок и стратегии. Что практически нет достойных площадок для подсветки непризнанного гения. Что даже, если и напишут друзья-соратники-волонтеры из гуманистических соображений о книге или даже не о книге, а о сетевой публикации или рукописи в столе, то все это уйдет в пустоту и уж точно никак не скажется на тираже. Будет своеобразным лайком и не более. Но ведь собирателям лайков они важны, не правда ли?..
Не унизительна такая ситуация, нет? Когда речь чуть ли не в стиле «же не манж па сис жур»…
Мотивы «замалчивания» могут быть разными. Например, географическими. Одно дело, когда ты ваяешь в столице, а другое – шлешь до востребования свои пассионарные телеги из «дальних стойбищ». Эти «стойбища», провинциальное, конечно же, тавро второго сорта, хотя бывают и «самородки», что твой Сальников, но тут надо постараться и вложиться, чтобы правильно поставить свет для новоиспеченного гения.
Есть и политмотивы. Это не принадлежность к самой лучшей и величественной партии, а другое. С одной стороны, «вата», портянки, лапти, чуни, бродни и матрешки с балалайкой и калашами. С другой, — истовая тяга к свету цивилизованного мира, к самым прекрасным ценностям демократии и пр. Этот перегиб давно заметен и только набирает обороты, когда текст, по сути, гневная публколонка о местных убожествах и нравах. Критический реализм же, чего вы хотели?..
Тезис о замалчивании аргументируется и якобы стайным делением литературы. Дескать, разбита она на круги корешей, кентов, подельников, собутыльников и соработников. Вот, мол, они так соработно и прут, забирая свет у других.
Рассуждения о существовании табели о рангах, литпогон, усеянных звездами. Типа определенное их количество является оберегом от критики, а также залогом того, что прожекторы читательского внимания будут всегда обращены на них, чтобы те не написали. Конечно же, все в ущерб остальных – беззвездных.
Вот такая стопудовая аргументация и обоснование тезиса о «замалчивании». Выбирай на свой вкус, принимай позу обличительного величия и морального превосходства… Ну, и что… стяжай лайки что-ли…
Понятно, что все это не только средство личного аутотренинга почитателей идеи замалчивания, но и средство литературной борьбы. Попытки доказать, что «на его месте должен быть я». Это обычная и старая история, любые поводы используются, чтобы разделаться с более удачливым и талантливым конкурентом. Как какой-нибудь Бенедикт Сарнов на перестроечной волне пытался сводить счеты с Василием Беловым.
Тогда вообще обкатали это замалчивание вовсю: цензура и идеология производили только мертворожденную литературу литературных генералов и прихлебателей. а все самое ценное замалчивалось, поэтому «возвращение». Хотя и тогда отмечалось, что эта возвращенческая страсть очень походит… на некрофилию.
В утверждении столпа «замалчивания» присутствует и потуги борьбы с призраком литкоррупции, ибо все не случайно: продался, дал на лапу, подмазал и смазал. В этой борьбе важно раскрыть и изобличить мнимые величины, а сам литпроцесс представить, как забег мнимостей. Реплики «все прогнило» и «кругом коррупция» вообще не требуют каких-то доказательств. Они легко усваиваемые и принимаемые. Надоело! Доколе!
Утрированно: Лукашенко утомил всех количеством лет пребывания у власти, поэтому должен власти испить иной, кого замалчивали, хоть Тихановская, любая кухарка из соцсети. Рациональное объяснение? Зачем? Все и так всем очевидно и доказано…
Понятно, что надо любой ценой бороться за читателя, который отчего-то часто бегает от современной литературы. Может как раз в силу того, что некоторых ранее замалчиваемых подсветили и от них шарахнулись? Нет, такого не может быть?..
Что-то с этой идеей «замалчивания» не так. Мало того, что она не дает ничего литпроцессу в плане обогащения и исправления, так и становится ржавчиной и для самих ее адептов. Ржавчиной, парализующей волю, и питающей инфантилизм.
Сама проблема сводится к банальной пошлятине. Вас прокляли, на вас венец безбрачия, вас замолчали, давайте погадаем… И что, от этого легче?
При этом, мало кто говорит о том, как литературе реагировать и вести себя в уникальной ситуации, когда практически все бразды управления сконцентрированы в бизнес-стратегиях и издательских практиках, которые сейчас стали единственной авторитетной институцией в литпроцессе.
Используемый метод демонизации одной отдельной взятой редакции ни к чему не приведет, как и позывы все спалить, и всем уйти в интернет, в свои блоги, заборы, письменные столы.
Ну, и феномен удачи, успеха, славы и таланта, конечно же, под завесой стонов о замалчивании совершенно не исследуется. А зря.
От редакции: «Замалчивание», как и «диссидентство», дробление литпроцесса на андеграунд и мейнстрим — всё понятийные атрибуты исторические, сопутствующие определённому состоянию общества и даже целой его формации. Слово-то само из советских литературных «курилок» родом, означает способ «лоббирования» определённых авторов при наличии админресурса. Соответственно самой гипотезе «замалчивания» противостоит принцип «талант пробьёт себе дорогу» — это уже ближе к нашим временам, и эта гипотеза (о всесилии гения и ничтожности перед ним всех «литературных чинуш») уже, напротив, срастается с либерально-рыночной идеей о волшебстве спроса, который на литературном рынке всегда выявит подлинного гения. Тоже ведь бред, Андрей — не так ли?
Оправдывать рыночными механизмами далеко не литературные процессы энтропии и отчуждения — как-то не с руки мыслящему человеку. Само собой, и в нынешней опостылевшей тишине, при падении интереса общества к самому себе и к отражениям своим в прозе, например, — замалчивание невозможно. Невозможно молчать тише других. И то, что на этом для всех безрадостном фоне происходит девальвация художественного слова как такового — причём форварды этой девальвации как раз могли хвастаться ранее и тиражами, и славой, а теперь вот вынуждены монетизироваться в иных сферах, — тоже есть факт. Даже воспоминания о былом понимании — не нарушают тишины. И в ней, как ни странно, победит не рыночно востребованный, но идейно громчайший, наиболее контрастирующий с умиротворившимися, пришедшими к общему тишайшему знаменателю. А таковых рупоров пока нет, и проблема в этом. Метод замалчивания (который, кстати, официально применяли к своим врагам постмодернисты — Мишель Фуко, в частности) теряет актуальность, но и прежнее прямое непосредственное внимание самих писателей друг к другу часто отсутствует, ибо над ним воцарилась формула: «если ты такой умный, почему такой бедный?».
Так что и слава, и талант — вполне успешно прошедшие у новых реалистов все рыночные трансформации, — потеряли свою феноменальность. Феноменология отступничества (мы сейчас поняли же, о ком речь? хотя говорим в стиле замалчивания), феноменология приспособленческой социализации, над которой перед смертью вдоволь посмеялся Лимонов, — вот что в повестке дня. И от этого никуда не деться, вот об этом будут говорить, это замалчивать не будут.
Дмитрий Чёрный, писатель