Выйдя из затхлого воздуха поезда и вдохнув торфяной ветерок Московского вокзала, я встретил своих товарищей — левых активистов и просто хороших людей. Сразу же с вокзала я планировал поехать на квартиру, где меня собиралась вписать Настя, но ради моего приезда они, оказывается, собрали в партийном штабе актив, чтоб я познакомился с товарищами и они со мной. Оказалось, идти там недалеко, минут десять, всё время от вокзала направо. По дороге я выпил кофе, вроде как стал более бодр и готов к общению со всеми.
Заходя в штаб из гулкого и полутёмного подъезда, я сразу ощутил другую, особенную питерскую атмосферу. Заглянул в туалет, чтоб умыться-освежиться. Впечатлила дальняя узкая комнатка с холодильником – типичная, видимо, питерская кухня, со старой клетчатой, местами слипшейся морщинами клеёночкой на столе, с окном во двор. Да, атмосфера удивительно жилая, дружелюбная, что ли. Она даже с Москвой не сравнится!
Я начинаю общаться с товарищами, сразу, без обиняков и лишних предисловий сыплются вопросы их о наболевшем:
— Ну, как там в Самаре?
— Как протесты сокращаемых рабочих по поводу оптимизации и слияний-поглощений заводов — идут?
— Или тоже все в хохлосраче увязли?
— Студенчество как – не скисло?
Красный партийный «задник» в зале с креслами, как в кино, соответствовал духу этой внезапной пресс-конференции. Ответил товарищу Александру так: «В регионах с этим попроще, даже с КПРФ нашли общий язык и вместе бились против объединения Государственного и Аэрокосмического университетов.»
Пообщавшись больше из всех с Александром, позже пошли курить на кухню. И тут начался диалог уже с другим товарищем.
Первое впечатление о нём у меня сложилось несколько ошибочное. Парень неплохо одет, с модным айфоном-6, и мы неспешно беседовали…
– Тебя звать-то как, щегол? – он затянулся, пустил из ноздрей дым.
– Геворг. А тебя?
– Меня Женя. Ты Игоря из Тольятти же знаешь?
– Угу. А ты-то откуда его знаешь? – затянулся я не слабее собеседника.
– Да знаю… Я всех тут знаю. Тебя ж там прессовали в Самаре, слышал я по рассказам Насти и Кирилла. – Он снова затянулся, пытаясь поставить рекорд скорости продвижения уголька к фильтру.
– Именно так. Поэтому и к вам вот переехать решил.
– Совсем настолько плохо в Жигулях? – выдохнул он изо рта и носа посеревший в лёгких дым.
– Ну… да, не сладко. Слушай, Жень, а откуда ты всё это знаешь? Мент, что ль?
– Да не, не мент я, не ссы, – забычковал он сигарету в бывалой партийной пепельнице. — У наших спроси. Чего по работе думаешь? Молодой, не дурной вроде.
– Видишь ли, Женёк, в городе довольно напряжённая ситуация на рынке труда, – припечатал я свою сигарету рядом с его. — И постоянные проблемы со службой безопасности при трудоустройстве, пробивают партийность по базе, по инету…
– Чо-чо? Ты проще говори, чего ты… как нерусский, – мой собеседник, видимо, не привык «базарить по беспонту».
– Я говорю, работы нет никакой.
– А, ну да. Думаешь — у нас лучше? Кстати, бухаешь?
– Я думаю, с работой – да, должно быть проще. Всё-таки второй город в стране, не как в Москве конечно, но лучше, чем в Самаре… Ну, бутылку пива иногда. – Я не врал, тогда я действительно старался не пить. Зачастую летом с друзьями или ещё рядом товарищей по борьбе мы могли бухать как черти. Но здесь, в питерской товарищеской атмосфере у меня был настрой только на классовые бои и партийную работу…
После разговора с Женей в курилке мы пошли снова в зал, куда приехали олдЫ левой движухи Ленинграда. Олды встретили меня очень тепло и предложили пойти прогуляться по городу, обсудить планы на будущее.
Гуляя по шелестящему автомобильно слякотью Невскому, Иван рассказывал о местах боевой славы: кто в нулевых тут и какие акции проводил, где происходили исторические события 1905-го и 1917-го. Я почувствовал наконец-то себя другим человеком, который находится почти в Европе, но, к сожалению, пока — с сильным социальным скепсисом, с мещанским настроением, синдромом очарованного странника. То есть — с отсутствием желания изменять в коммунистическую сторону даже какие-то минимально волнующие горожан моменты бытия. Прошедший тут в буржуазности 19-й век, конечно, заложил такое настроение в архитектуру – а теперь, с возвращением капитализма, и в инфраструктуру. Уютные полуподвальные кафешечки, шикарные ресторации, гостиницы с веющими изнутри ароматами дорогих парфюмов и сигар… Приезжему всё кажется прекрасным – зачем что-то менять? Дайте насмотреться! Наверное, в Ленинграде все так себя ощущают поначалу, как в просторном и местами запущенном музее под открытым небом…
Но тут я узнал по своим каналам в соцсетях, что ОКП и «Другая Россия» проводят очередной пикет, и решил туда сходить для политической встряски нахлынувшего обывательского настроения. Пришёл, познакомился с товарищами, пофотографировал, заодно взял номера телефонов у новых товарищей, надеясь на дальнейшее взаимодействие. Под конец пикетирования мне говорит один старожил левого движения Питера: «Геворг, не хочешь с нами в чебуречную? Заодно расскажешь, как в Куйбышеве дела обстоят с движухой.»
Я естественно согласился. Хотя, честно говоря, надеялся, что к 17 часам я свалюсь спать на той квартире, где собирался ночевать. Тем более, уже и Настя звонила, интересовалась где я, и найду ли дорогу… Конечно бы дорогу нашёл: я благодаря школьным поездкам в этот город, знаю центр более-менее.
Когда заходили в чебуречную, у меня были смешанные эмоции. С одной стороны коммунисты, некоторые из них ортодоксальные, и несколько нацболов: что может у них быть общего, о чём пойдёт речь?..
Взяв себе пиво и чебурек, я сидел и писал со смартика всем друзьям в Самаре о впечатлениях, какие тут товарищи и архитектура, потом присоединился к диалогу. Разговор был об участии в выборах и про дальнейший патриотический угар в народе. Нацболы говорили, что патриотизм сейчас неплох, но надо более решительно действовать Путину на Донбассе – как в Крыму. У них, у нацболов, сейчас линия с Путиным совпадает – точнее, он встал на их линию внешнеполитического «империализма», но со внутренним, национальным их социализмом — просадочка вышла… Красная часть стола говорила о том, что при росте патриотизма и крымнашизма, доходы населения падают — куда тут наступать-то? И вот-вот реакция и патриотический наркоз закончатся, и «социалка» будет волновать всех трудяг и даже обывателей больше, чем ситуация на Украине. Разговор гулял по кругу, голоса становились громче по мере повышения градуса в животах.
Позже начался мой личный разговор с нацболом по имени Андрей:
– Водки хочешь? – вопросил он, жестом указывая мне на стоящий напротив графин.
– Нет, благодарю. Не хочу…
– Да хорош тушеваться-то! Не съем же я тебя. Ладно, выпью один. Твоё здоровье, товарищ!.. Я вот тут чего подумал. Работа же нужна тебе? У нас один товарищ уехал обратно к себе в Архангельск, и на его бывшем рабочем месте бармен нужен. А ты вроде ничего, подходишь. Рожа у тебя интеллигентная… Давай-ка, попробуй за стойкой постоять. Кассовый аппарат там простой, научишься быстро. Водку разлить – небось, справишься. А чего! Надо и тебе в люди выходить. Хоть и хач ты наполовину, а всё ж – живой и вроде бы наш человек, за Россию без буржуев. Не злоупотребляешь алкоголем вот, тем более. А что воровать будешь, дык все бармены воруют, но коли поймаешься, тебе махом яйца вырвут. Будь ловчее и хитрее их. Там самый дикий капитализм, бандитского типа — с ним и боремся, так что изучай их хозяйские нравы и повадки, в революции это пригодится, врага надо знать психологически на много ходов вперёд…
Подумав над предложением Андрея не без печали в сердце, я согласился, и по выходе из кафе взял у него номер директора заведения. И твёрдо решил, что во вторник пойду на собеседование. Работа хоть какая-то нужна на первое время, ибо моя дядина «пятнашка» закончится недели за две-три, и буду я на мели. И как дальше жить?
Никогда не забуду, с каким камнем на душе я сидел в вагоне метро – время было уже позднее, меня ждали весь день, а я бухал и трепался в чебуречной, пропитался теперь своим и товарищей перегаром… О такси тогда я, разумеется, и не помышлял. Ибо в январе только начали запускать Убер и Яндекс, да и для меня 300-400 рублей тогда были огромные деньги…
Девятая Советская улица встретила меня морозцем, тьмой, гробовой тишиной и гуляющими хипстерами. У меня на плечах — тяжеленный рюкзак со всеми вещами, в руке пакет с подарками для Насти и её семьи (в гостях же). С колотящимся от волнения где-то в районе диафрагмы сердцем и постукивающими от холода зубами, я нажал на истёртую кнопку видавшего виды звонка, и замер. За ободранной дверью послышался звук шаркающих шагов, скрежет поворотов замка и грохот допотопного шпингалета. Настя открыла дверь…
Не помню уже, что ей сказал про первый свой питерский вечер, сбиваясь от волнения и желания попасть в тепло во что бы то ни стало. Ничем иначе не могу объяснить того факта, что через полчаса я уже пил на обшарпанной кухне чай, а в старую чугунную ванную для меня Настя набирала горячую воду.
— Ты хоть с поезда помойся, горемыка-политикан! – отогреваясь душой, словно я телом, сказала она.
Свершилось чудо — я знатно отогрелся в ванной, помылся и побрился на ночь глядя! И мама Насти провожает меня в мою отдельную комнату, эта квартира являясь коммунальной, по факту принадлежала всей семье. Разложив бельё, я сразу мышью нырнул в угол, накрылся одеялом, но долго ещё, не смотря на накопившуюся усталость, не мог заснуть на новом месте. Не мог осознать того, что я вошёл в новую жизнь.
Так я поселился в Ленинграде.
Продолжение следует
Материал по теме:
Дневник самарского идеалиста (ч.2): 8 комментариев