Какое-то время назад царило великое сокрушение по распавшимся связям. Все, мол, разбрелись по своим квартирам: читают-смотрят-слушают свое. Никакой коммуникации. А вот бывало… Барин у себя в усадьбе, крестьянин в избе, которая по-черному, сядут вечером перед керосинкою-лучиною и давай графа Толстого наяривать, чтоб завтра на пашне обсудить: как там половая жизнь Анны с Вронским протекает, ну и духовные вопросы, само собой.
Потом вся эта сельская идиллия народного единства до 1917 года сменилась жерновами краснознаменного террора. Не читал Бабаевского с Павленкой и Вандой Василевской — в ГУЛАГ. Сколько людей пересажали. Интеллигенция маргинально читала самиздат и малотиражные книжки до 1917 года. Единство народа «террористы» укрепляли ликбезом, школой и издательской политикой. Сто тысяч тираж — тут прочитаешь, деваться некуда. Для этого существовали специальные учреждения — библиотеки. 15 миллионов тем более. Все залюбили Маяковского, Есенина и Лермонтова. Союз потому и рухнул.
А потом… все и впрямь разбрелись. Большинство из читальни — вовсе и навсегда. Те что остались, читали свое — Бобылеву, Шарова и Долгопят. Мощностей для массового поражения читателя катастрофически не хватало. Каждый уже почти сидел со своей книжкой. Родина оказалась в опасности.
Но тут началось возрождение единства.
Раз мощностей не хватает — значит, надо сократить еще больше. Если выпускать одну книжку, иметь одного автора — так мы снова станем народом с единым культурным пространством!
Что-то подобное было почти в 90-х, в местном киоске кассет рядом с домом: либо «Металлика», либо Михаил Круг. Две культурные доминанты. Всё остальное — мелкий мусор для эстетов-отщепенцев. И народ делился примерно по указанному критерию — одним песни «про жизнь», другим — такие, чтоб уши отваливались.
И вот к культурным доминантам, к внеэкономическому принуждению к единому культурному пространству нынче все сводится. За основу берется лень и нелюбопытство, я писал уже не раз, -«нам много не надо». В итоге имеем довольно однородную культурную массу, которая в кинотеатре проходит через мясорубку «Дюн» и «Звездных войн», по тырнету через «Игры кальмаров», в литературе через Пелевина и Водолазкина. Одного маркетологично выпускают осенью, другого — весной.
Надо быть в тренде. Зачем, для чего, с какой целью? Тут размышлять некогда, народ принялся сбиваться в передовое культурное стадо, руководимое пастухами. Но становится честнее: раньше было одно и то же под разными обертками, теперь все движется от однородности к единственному виду и роду.
Но это и хорошо. Такого много не надо. Есть же носки размером 42-48. почему не быть всепогодному и всеядному продукту?
Правда, при этом забывают о том, что возможно и иное, различное, специализированное, какое-то принципиально другое по качеству, а не только то, что годно и как компост и на стол в тарелку. И про «Дюну» не зря вспомнили. Было, вроде, там что-то: абстрактный круговорот влаги, что вода, что моча — все едино…
От редакции: «А что нам нужно — да просто свет в окошке…» Не Кругом и не «Металликой» спето, а Галаниным, с удивительным витальным пафосом. Он-то и побеждает: бытие опережает сознание…
Об упадке культуры звучали, причём с весьма высоких ещё трибун, слова политиков советской школы, артистов, даже ещё что-то значивших в обществе писателей (Бондарев об этом с конца 1980-х, с перестройки твердил — не слушали) — довольно часто в нулевых. И даже с конца 90-х, когда в топ продаж стал выходить Пелевин. Но тогда это «бурчание» либеральные культуртреггеры (а издавала Пелевина и как раз та самая Елена Шубина, верная подруга Фонда Ельцина) считали нормальным фоном — всякое новое так встречают, мол. Это же авангард общественной мысли — писать про «приходы» и одновременно про Чапаева, про грибы, братву и Унгерна. Это же остроумно, свежо и креативно — неужели вам не понятно, остолопы совковые? Кончился век ваших больших идей, больших характеров и больших романов, пришёл век клипового мышления, фрагментарного индивида, век «приходов» и постмодернизма. Век 21-й. Как-то так это всё микшировалось…
Было, правда, в нулевых же и идущее чётко против этого постмодернистского чтива направление — новый реализм. Но чем и конкретно кем, как оно окончилось — я писал тут не раз, нынче не о том. Издавали-то тогда, в нулевых немало — именно в надежде количественной сетью, так сказать, всё же что-то выловить в океане идей помимо мелкого мусора и офисного планктона, о котором Пелевин и писал в «Дженерейшне» с дружественно-критических позиций. Капитализм мерзок, но социализм ещё страшнее — так что приживёмся как-то к вау-фактору…
Кое-что альтернативное этому адаптантству не только вылавливали издатели, но и улавливали читатели — это были надежды на властителей дум, которые смогут подействовать на укуренное, обдолбанное общество отрезвляюще. Там где клеймят соцреализм — доказывать его величие, на деконструкцию отвечать созиданием Героя (помните же эти дискуссии, которые всякий раз возглавляли то Шаргунов, то Прилепин?). Надежды не оправдались, а «властители дум» пошли в Думу, стали лакеями при власти как раз той тьмы, что весьма устраивала клипизация мышления и фрагментация индивидов. С их сверхдоходами от нефти, газа и былой социалистической собственности в виде индустрии — никакой культуры, тем более с пролетарским уклоном (той, что «террористы» большевики тут понавязали миллионам в Гулаге), и не нужно. Культура это рефлексия, это в пределе опосредованная единым (классовым) подходом к соцпроблематике коммуникация масс — а она-то как раз приватизаторам была вредна, нежелательна.
Доренко покойный, ни разу не литератор (если не считать его публицистический скетч «2008» романом), сказал тогда, в первой половине нулевых шутливо: «если вы не у Трубы, то лучше сразу повесьтесь, скоро вы будете не нужны тем, у кого Труба». Все культурные и образованные смеялись — ну как же это? Мы-то, с нашими-то знаниями, с нашим кругозором и эрудицией будем не нужны?! Нет, господа наши вполне разумны и доброжелательны, а монарх наш будет просвещённым. Смеялись громче всех те самые либеральные культуртреггеры, которые искренне ненавидели тоталитаризм, сталинизм, ленинизм и вообще большевизм любого периода. Ведь это они, пробуждённые перестройкой, делали тут контрреволюцию культурную и засевали Пелевина с Сорокиным в начале 90-х, под лавками 19 октября, чтобы всходы пошли сорняками вширь в 00-х.
Не всё у них вышло, как хотелось, но того же Владимира Сорокина поныне называют в либеральных кулуарах великим, издают ПСС, ставят в своих театрах — иногда даже Больших. При том что большим его искусство не стало и не хотело стать — это другая культура, элитарная, не выносящая большой аудитории и суда большинства… А героиня его книжки «30-я любовь Марины», жена Чубайса, ставит фильм за фильмом, часто со своим папой в главной роли. Это и есть то искусство, за которое боролись с совками либералы в 90-х. И что в этом искусстве массы оказались лишними — не побочная случайность, но планомерная необходимость. Потому что Доренко был прав.
Что ж, прошли боевые нулевые и пришли проклятые десятые, а за ними наши пустоватые двадцатые. В сражении «конструкторов» и «деконструкторов» последние победили числом, а не умением. Местами даже господдержкой победили благодаря таким системным либералам как Сеславинский, Швыдкой, Мединский. А крупнотиражное книгоиздание совершило опосредованное «избранными в топ» писателями самоубийство — и тоже строго по законам рынка, что отрадно. Точно так же вымерла журналистика, потому что правящему классу (Трубе, которая не мыслит, а снабжает) не нужна ни палитра мнений, но пресловутая демократия — всё, господа массовочка, эрудиты и пииты, переквалифицируйтесь-ка в нечто более требующееся рынку труда. Исторический этап приватизации пройден, всем спасибо, все свободны. Пресс-секретарь буржуазии нужнее публициста, но тут будет конкурс десяти публицистов наодно место — уж извините, общество иерархизировано, за это и боролись с уравниловкой да совком. Это — побочное вроде бы явление, но из того же самого корня.
Книга, за которую на инерции советского образования и иллюзий о значимости печатного слова в судьбах людей, брались в нулевых и начале десятых, — перестала нести надежду. Когда сдались подававшие надежду — причём сдались показательно тому Путину, которого красивее прочих (и постмодернистов, кстати, что умно о нём молчали) проклинали в 2012-м в Нижнем Новгороде и на Пушкинской, литературное слово рухнуло на рынке акций. Осталось без низов. И в таком виде оно нужно сотням сытых паразитов, но не тысячам и миллионам трудящихся — вот вам и ответ на вопрос о тиражах и самиздате уже наших времён («книга издана на средства автора, тираж 300 экз» — приговор Постэпохи). Не понял, причём тут «Металлика» — она-то пела ещё в 1988-м о выкрашенных в цвет доллара стенах буржуазного Правосудия (общества, куда нас звали антисоветчики всеми рупорами), но если уши отваливались, так чем же слышать?..
В остальном всё верно и всё плохо, Сергей. Нужен прорыв этой рубцовой ткани, что стала общественным бельмом. Политическая хирургия — революция, у которой искусство будет в долгу. Прорыв на фронте романистов «изнутри» невозможен — которые давно примирились с постмодернистами, уже сами себе вручают премии по родственной толстовской линии, сами себе устраивают «левые» конференции по линии прилепинской, в общем, плавают в удобном буржуям аквариуме, и их не слышно тем, кого они пытались будить книгами в нулевых. Да, теперь я и о Садулаеве, конечно. Был реалист и коммунист — да сплыл, постмодернятина, то есть буржуазия и тут торжествует.
Дмитрий Чёрный, писатель, ведущий РАДРЕАЛа
Материалы по теме:
Сергей Морозов. Аристократия свежайшей пустоты
Сергей Морозов. Плохо Русь писателей откармливает!
Сергей Морозов. Отчего гибнет российская литература?
СПАСТИ «ОБИТЕЛЬ». Если новый реализм ТАК «уходит в историю», то пусть возвращается