34.
Встретились в той же чайной, на Новослободской. Данилов уже был там, заказал пу-эр, встретил Антона со всезнающей улыбкой. Антону его выражение лица не слишком понравилось, но он решил не обращать внимание на подобные мелочи – в конце концов, встреча произошла по его инициативе.
— Ну-с, что вас на этот раз интересует, Антон Валерьевич?
— На самом деле, вопросов много. Для начала – что вы можете сказать про Трудовой Интернационал?
— Уверен, вы про эту организацию знаете точно не меньше моего.
— И всё же – хотелось бы узнать ваше мнение. Вы с ними как-то взаимодействуете?
— Не назвал бы это взаимодействием. До них дошли мои тексты, как мне известно, и они посчитали, что им это интересно. Ничего конкретного сказать не могу.
— Но вы планируете встретиться с ними?
— Pourquoi pas?
— А есть какие-либо предположения о теме предстоящего разговора?
— Вы знаете, я предпочитаю не строить пустых предположений. Приедут – поговорим. А в чём, собственно, дело?
— Я встречался с их представителем в Милане. И они сделали нам одно предложение – точнее, некий заказ. Поэтому хотелось бы знать, чего от них вообще можно ожидать.
— Боитесь, что они могут Вас как-то подставить?
— Ну, если это подстава – то весьма дорогостоящая. Так что не думаю. Но информацией они делятся крайне неохотно, а быть частью чьих-то планов, не будучи посвящённым в них, не в моих принципах.
— И, тем не менее, вы не ответили отказом. И думаю, не только из-за денег.
— Признаюсь, меня их предложение заинтересовало как техническая задача.
— Антон Валерьевич, простите мою прямоту, но я бы посоветовал вам прекратить себя обманывать. Вы сами только что сказали, что поставленная перед вами техническая задача является частью некоего большого плана. И вы отнюдь не против принять в нём участие.
— Как я могу принимать участие в том, о чём не имею представления?
— Представьте, в этом нет ничего необычного. Подавляющее большинство людей постоянно принимают участие в том, о чём не имеют представления. Это называется жизнь.
— Не вы ли пропагандируете осознанность как один из основных жизненных принципов?
— Осознанность отнюдь не предполагает знания полной картины мира. Как говорил Гельвеций, «знание нескольких принципов освобождает от запоминания множества фактов». Важно понимать суть происходящего, видеть динамику событий и стараться следовать ей.
— И в чём же, по-вашему, заключается эта динамика? В приложении к теме нашего разговора?
— Да, собственно, всё в том же: в движении к революции. Я вполне допускаю, что трудинтерновцы решили взять на себя нелёгкую миссию кардинального переустройства общества. И как раз для этого им нужны вы, как незаменимый технический специалист.
— И вы.
— Ну да, и я. Возможно, они увидели в моих наработках нечто стоящее. Только не спрашивайте меня, как именно они видят эту революцию и что конкретно планируют делать. Я не имею об этом ни малейшего понятия.
— Помню, в нашу прошлую беседу вы говорили о сочетании объективного и субъективного в революции. Но, как не пытаюсь, я вообще не могу увидеть никакого субъективного фактора во всём этом. Не сделает один – сделает другой. Какой же тогда вообще в этом смысл?
— На этот вопрос каждый отвечает самостоятельно. Свободу воли никто не отменял.
— А как эта ваша «свобода воли» сочетается с вашими же словами о том, что исторический процесс объективен и все события, таким образом, пусть и с некоторыми допущениями, предопределены?
— Отлично сочетается. Каждый сделанный вами выбор создаёт новое пространство вариантов, все эти варианты, теоретически, могут быть просчитаны и предопределены, в своей последовательности. Представьте, что вы находитесь на вокзале. Садясь в поезд, вы заранее знаете, куда он вас привезёт. Вы можете предсказать, какие промежуточные пункты вам предстоит проехать, и даже момент времени, когда закончится ваше путешествие. Но только от вас зависит, в какой именно поезд вы сядете.
— Только в нашем случае есть ощущение, что поезд давно уже в пути, и весь вопрос – лишь в том, сколько осталось до Таганрога[1].
— Это ощущение – также результат личного выбора. Как и то, быть ли в этом поезде пассажиром или машинистом. Но, уверяю вас, на самом деле поездов – множество, и пересадку можно совершить практически в любой момент. Хотя сделать это, несомненно, намного сложнее, чем продолжать ехать в выбранном направлении. Даже если его выбрали не вы.
— А как быть с соседями по купе? Родные, друзья, близкие люди? Как быть с ответственностью за них?
— Ответственность – всегда абсолютно личная категория. Не только вы выбрали их в качестве попутчиков – но и они выбрали вас. И, естественно, несут ответственность за этот выбор.
— Перед кем?
— Это не важно. Идёт ли речь о реальных людях или абстрактных категориях – ответственность человек несёт не перед ними, а перед их отражением в собственном сознании. То есть – перед самим собой. Естественно, общество обычно влияет на эти установки в сознании индивидуума, даже формирует их, задавая моральный дискурс. Но каждый человек сам выбирает, каким богам ему поклоняться и каких учителей слушать. В наше время, когда этическая неопределённость стала столь значительной, что сама по себе претендует на роль такого дискурса, это особенно важно.
— Наверное, такая неопределённость не может продолжаться долго.
— Конечно. Это – ещё одна характеристика нашего времени, и, одновременно симптом тяжелой болезни общества и знак грядущих перемен. А вот что придёт ей на смену – зависит исключительно от нас. Впрочем, думаю, Вы и так это понимаете.
— Только легче от такого понимания не становится ничуть.
— А никто и не обещал, что будет легко. На мой взгляд, самое верное в подобной ситуации – следовать словам Марка Аврелия: «Делай, что должен – и будь, что будет».
35.
Москва задыхалась в дыму торфяных пожаров. Автомобили в пробке вяло переругивались; в соседнем ряду трёхлетний ребёнок устроил скандал, и мать никак не могла успокоить дочку, изрядно нервируя отца. Сын, лет восьми, воспользовавшись тем, что родителям не до него, беззастенчиво корчил рожи всем окружающим. А когда в машине, стоящей перед «авоськой» Антона, ребёнок углядел выходца из Африки, его эскападам не стало предела.
Благо, автомобиль Антона позволял ему отгородиться от внешнего мира, а кондиционер работал безукоризненно. Антон налил себе полстакана вискаря из бара, бросил несколько кубиков льда и откинулся на заднее сиденье.
Хорошо Данилову! По сути, всё, что у него есть – это его голова. А за ним – компания, сотни людей. И вот это – реальная моральная ответственность. С другой стороны, если Данилов прав – то этот мир один чёрт летит в тартарары. И надеяться на то, что в этих условиях удастся, действуя привычными методами, удержать компанию на плаву, может только идиот в розовых очках. А идиотом Антон точно не был.
Но революционная романтика его также не прельщала. Ладно, Антон смирился с неизбежностью революции. Но никто не мог сказать ему – какой она будет, революция. Делать-то чего? Что должен? А что я должен делать?
Голова шла кругом. Где-то внутри Антон понимал, что, возможно, не стоит непременно пытаться заранее найти ответы на все вопросы. Он также вполне осознавал, что, вероятно, он и не смог бы осознать грядущее, в силу его принципиальных отличий от настоящего. Но всего этого было недостаточно для того, чтобы спокойно продолжать путь. Его раздражал недостаток информации, и он ничего не мог с этим поделать. Оставалось только стараться извлечь максимум из имеющихся крох, и пытаться узнать больше.
Антон решил, что утром должен непременно поговорить с Грузовым. А сейчас…
Что-то они с женой давно не ходили в кино.
Фильм Антону не понравился. Больше всего его расстраивало, что Юля, зная вкусы мужа, согласилась пойти с ним на новый фантастический боевик, реклама которого лилась со всех поверхностей. На поверку «шедевр» оказался дичайшей клюквой – которая, впрочем, в последнее время встречалась достаточно часто. Жена попыталась приободрить его, и даже вспомнила, на обратном пути, пару забавных моментов. Но на общем ощущении это мало сказалось.
Чтобы загладить вину, Антон предложил супруге не торопиться с возвращением домой. Они оправились в Нескучный Сад, гуляли по его аллеям под пенье цикад; с вечерней прохладой духота отступила, дышалось легко и свежо. Они набрели на небольшое кафе, заказали коктейли: безалкогольный мохито для Юли, неизменный куба-либре для Антона. Ночь летней Москве удалась несравненно больше дня. Они наслаждались свежим воздухом и друг другом.
— Я должна тебе сказать кое-что. Только, очень прошу: дай мне закончить и не прерывай. Мне будет трудно говорить это всё, но это необходимо… Вчера я переспала с Василием. Это было моё осознанное решение. Причина простая донельзя: я получила запись. Да, в гостинице, где вы останавливались в Милане, вас кто-то записал. И я не без интереса посмотрела кино с моим мужем в главной роли. Ненавидела ли я тебя? Нет. Я слишком тебя люблю, и, несмотря ни на что, считаю, что ты – возможно, лучший муж на свете. Минутная слабость – если, конечно, ты не планируешь сделать встречи с Яной регулярными – не может разом зачеркнуть историю наших отношений. Закатывать тебе скандал я тоже не хотела; для эффективного скандала женщина должна быть готова пойти на крайние меры, вплоть до развода. За собой я такой готовности не чувствовала. Но и оставить всё, как есть, как ни в чём не бывало, я тоже не могла. Поэтому я поехала к Василию и соблазнила его. К его чести, хочу сказать тебе, что он не виноват; разве что самую малость. Это была целиком моя инициатива. Увы, в последнее время в моём окружении не слишком много мужчин. Искать где-то на стороне мне не хотелось – это, банально, небезопасно. Поэтому я выбрала Василия просто потому, что доверяю ему.
— А потом ты приехала домой, и…
— Да. Мне необходим был секс с тобой – потому что я тебя люблю. Ну и была ещё одна мысль: я хотела посмотреть, изменилось ли что-нибудь в твоём отношении ко мне после Милана. И я поняла, что ты не изменился, поэтому искренне надеюсь, что наша любовь выдержит это испытание.
— Ты вообще понимаешь, что сейчас говоришь? Ты поехала и трахнулась с моим лучшим другом! Нет, не так: если всё было, как ты говоришь – ты трахнула моего лучшего друга!
— Заметь, ты тоже мне изменил.
— Но не с твоей же подругой, а?
— Но я же объяснила тебе – это было важно для моей безопасности. И нашего будущего ребёнка.
— А я всё жду, когда же ты это скажешь.
— Но…
— Стоп. Сейчас наговорим друг другу, и пользы от этого точно не будет никакой. Вернёмся к разговору позже. Поехали домой.
Антон не мог поверить, что с ним могло случиться подобное. Он совершенно не понимал, как реагировать на это. Делай, что должен, говорите… Ну-ну…Что мы имеем? Она носит его ребёнка. Он любит её, она – его. Он изменил первым, и она просто симметрично отреагировала. Он пока не представлял себе, как дальше будут складываться их отношения. Однозначно, нужно взять паузу.
А как быть с Васей? Но ведь он тоже поимел Яну раньше, чем Вася – Юлю. Яна, конечно, Васе не жена, да и уровень отношений другой, таких Ян у Васи по десятку в год. Но, по сути – тоже ведь симметрично отреагировал. Хотя и не знал этого. Признаваться не стоит. Яна не признается точно, он был уверен. Если, конечно, Васе тоже не прислали кино. Кстати, да: а кто снял кино? И мог ли Вася ничего не сказать, если бы что-то знал? Но ведь он не сказал ничего про Юлю. А кто бы сказал…. Но, рано или поздно, поговорить придётся. Только Яну надо предупредить.
А может так быть, что это Яна организовала съёмку? А зачем ей это? Нет, это ерунда. Кто же это мог быть? Пожалуй, это самый главный вопрос. И какая цель? Поссорить его с женой? Что и кому это может дать? Единственное, что приходило на ум – вывести его из душевного равновесия. Или очередная демонстрация возможностей? От кого?
Юля сразу ушла в спальню. Антон плеснул себе ещё виски, посидел в кресле с полчаса. Мысли ворочались бессвязно и бестолково….
Спать.
Продолжение следует
[1] Антон вспоминает известную песню Андрея Макаревича «Разговор в поезде».
Материалы по теме:
Валерий Дмитрук. Налево пойдёшь — коня потеряешь (роман)
Валерий Дмитрук. Налево пойдёшь — коня потеряешь (ч.2)
Валерий Дмитрук. Налево пойдёшь — коня потеряешь (ч.3)
Валерий Дмитрук. Налево пойдёшь — коня потеряешь (ч.4)