Андрей Фетисов. «Без меня» четырнадцать лет

«Жизнь в России — это бесконечный концерт группы «Гражданская Оборона», с которого нельзя уйти». (с)

14 лет назад не стало Игоря «Егора» Летова, автора и музыканта, который для многих слушателей панк-рока стал олицетворением настоящего злого русского панка. В отличие от мажористых «русских рокеров» из столиц, моментально обогатившихся после перестройки, многие сибиряки остались в тени и продолжили свою панковскую борьбу.

Насколько знаю, студия «ГрОб-рекордз» в квартире омской хрущёвки никогда не меняла географического месторасположения и служила штабом всех проектов и альбомов, записанных самим Егором и ближайшими соратниками.

Большинству фанатов творчества ГрОб уже больше 40 лет, они никогда не умрут молодыми, как пел сам Летов в альбоме «Мышеловка». Двадцать-тридцать лет назад у них всё шло по плану или летело в п…ду, а в «нулевых» наступила долгая счастливая жизнь. После этого Егор оставил свою публику, просто не проснулся и оставил последний вопрос из советской эстрадной песни «зачем снятся сны?» без ответа.

Культурологи, музыковеды и прочие посвящённые люди, наверное, больше разбираются в глубинах творчества Летова, и спорить о том, что хотел сказать автор той или иной вырванной из контекста какой-то книги фразой, не имеет смысла.

Для меня творчество Летова стало отправной точкой движения в литературу и искусство. Цитаты и названия книг, которыми сорил Егор в своих песнях и альбомах, стали поводом для знакомства с Брэдбери, Маркесом, Сартром и отечественными авторами. Высказывания в интервью открыли какие-то истины и укрепили критическое мышление.

В «девяностых» и «нулевых» хорошо относиться к советскому периоду истории было не очень модно, и Летов со своими альбомами «Невыносимая лёгкость бытия» и «Солнцеворотом» вселял какую-то светлую надежду. Кругом всё разваливалось и превращалось в то самое ужасное русское поле экспериментов, о котором пел Егор ещё в восьмидесятых, как будто предвидя грядущую десятилетку. Быть патриотом было зазорно и опасно, потому что менты доинтернетовской эпохи лупили сильнее и вели себя с политическими оппонентами режима гораздо жёстче, чем сегодня.

Вся страна и дедушка Ленин разложились на плесень и липовый мёд, и в песнях Егора каждый был вправе сам выбирать, где мухи и где котлеты. Грязные дома, дороги и улицы, серые будни и выходные, прыжки в сугроб с вагонов в промзоне, уличные приключения с развесёлыми последствиями — это наше русское поле экспериментов. И мы никуда с него не ушли, мы на этом поле до конца жизни.

Так было, есть и будет. Всё как у людей.

От редакции: Поймал себя на том, что уже читал этот текст в собственной же книжке. Точнее, в той, что была собрана мной как составителем в 2014 году из осколков того, что ещё можно было собрать — стремительно расползающихся вместе с авторами по социальным «стратам» (выражение Проханова). Помню царственное согласие Сергея Шаргунова на публикацию в книге его заметки — точно вот в этом же настроении написанной, с небольшим отличием — свЕжеписи, фактически поверхностного некролога. Помню его же обещание помочь с финансированием выпуска книги — это была осень 2014-го, я ещё не работал в «Литературной России», а устроиться в его же «Свободной Прессе» не удалось — высокая конкуренция-с авторов в отделе недвижимости…

Серёжа тогда молодцом уже был, несмотря на неурядицы «болотного периода», ворочал суммами в день — где-то в 90 тысяч рублей минимум. Это предлагали по мобильному, пока мы прогуливались по улочкам близ платформы «43-й километр», люди из «Завтра» — на публикацию чего-то компроматного на «СП», — и я увещевал, мол, может, взять, пустим как раз на «Поколение еГОра»? Сергей же уверенно отвечал: нет, это может быть провокация, я тебе из других дам… На книгу в издательстве «Литературная Россия» (под командованием В.В.Огрызко) требовалось как раз чуть менее ста тысяч. Конечно, я давал в итоге из своих — обещания так обещаниями и остались. В другое (чуть позже) время бы я и не намекал, сам бы набрал — но тогда работал на одном только ФОРУМе.мск, и оклад имел невеликий, 600 долларов…

Это я к тому, что слушавшие песни Летова очень по-разному выстроили жизнь. Кто-то ездит в машинах с мигалками, включая его песенки тайком внутри. И не всякая меткая цитата из его социально-обличительных песен — выражает чьё-то кредо. Часто — наоборот. «Дело житейское, хитрожопое…»

Сейчас Серёжа на профессиональной службе народу во фракции КПРФ имеет 12 миллионов рублей дохода в год — полагаю, линия 2014-го не прерывалась, восходит…

А вот что касается раскрепощения нашего сознания на рубеже 90-х — это да, это факт. Егор нас выпустил в просторы Вселенной — ещё толком им-то самой не осознанной, но сияющей доминантой «творить!». И мы творили по-разному, но весьма отважно и отвязно…

И ещё раз верно: очень красиво эмоционально прочувствованное поле экспериментов лишь начинало открываться нам в конце 1980-х. Какие будут тут эксперименты, как рухнет ВВП и сельское хозяйство, распущены будут колхозы и совхозы (1995), как превратится индустриально развитая (когда пелись, записывались песни) страна в сырьевую империю — ещё только предстояло увидеть за 90-е.

Что вынес из познанного после того как сработали те песенки — сам Егор? Вынес самокритику — и в этом периоде, «красном», был и будет интересен. А вот когда повернул обратно, когда «болванкой в танк ударило» — тут он начал отступление. Я с недавних пор вглядываюсь в его фотографии, и вспоминаю его таким, каким в последний раз видел воочию. Это случайная встреча была на Большой Дмитровке в 2006-м, в мае. Прежде он как-то замечал, останавливался, здоровался — а тут прошёл мимо. И только с Чеснаковым и Андрюшкиным (шли они всей группой — Егор, Наташа, Попков, Чеснаков) мы узнали друг друга, остановились, перемолвились. Егор показался мне тогда каким-то уменьшившимся (в собственных глазах?), в скрадывающей его длиннохайрый образ бейсболке…

Как в песне «Легиона» (посвящённой умершему прошлым летом от ковида их «звукачу») поётся — душа поёт, пока тянет в полёт… Как сказал Егор «больше альбомов не будет» — так стало ясно, что круг его мировоззренческих переворотов и левых поворотов в кольце Мёбиуса, завершён. Он «вернулся к пути индивидуального спасения», сиречь ни о каком коммунизме и не помышлял уже. Оказалось это внешним — и не случайно Наташа, душеприказчица его, лепит из него либерального идола в духе Цоя — фильмом «Здорово и вечно», публикацией песенок «Посева». Для некоторых рок-коммунаров — он неделим, и восторгаются им в любом периоде. Я же, при всей красоте песен последних трёх альбомов, понимаю — что это был пятящийся Егор, уменьшающийся. Он и на фото такой, присмотритесь.

Касаемо же концерта, с которого невозможно уйти — тоже было такое, позже. Это была премьера кинофильма «Гражданская Оборона. Последний концерт» — мы пошли всей гурьбой рок-коммунаров в кинотеатр «Октябрь», где когда-то меня принимали в октябрята… Многие несли с собой алкоголь, попкорн, весело бухали на условных поминках. Мы (Махоркин, Барабанов, Кольчугин, Петухов) слушали с мест, но большинство — рвануло к экрану и скакало как в «Маппет-шоу», на фоне гигантского пиксельного изображения, взывающего к их жизням из цифрового небытия.

Это было очень странное зрелище: пляски людей-теней на фоне яркости экрана. Пляски тех, кто не внял революционной сути песен (не вооружившиеся сами гитарами, сами не поющие с этой сцены и прочих сцен, пробуждая от обывательского сна, от социального регресса), не силится революционно преобразовать страну и мир, а контрреволюционной сути ранних песен ГО — радуется вместе с инертным, победившим, капиталистическим «временем-вспять». Концерт продолжается спустя много лет после смерти Егора и группы… И ничего не было в том оптимистического, увы. Это было потребительство иллюзий. Это были пляски в пустоте. «И лишь оскаленные тени после нас, после нас»…