Одному человеку нельзя понять смысла и цели своего существования. Когда же он приникает к народу, родившему его, и через него к природе и миру, к прошлому времени и будущей надежде, — тогда для души его открывается тот сокровенный источник, из которого должен питаться человек, чтоб иметь неистощимую силу для своего деяния и крепость веры в необходимость своей жизни.
Андрей Платонов, «Афродита»
Очень жаль, что он не написал прощального письма, если знал суровый свой диагноз (ведь вы помните, отправляясь на опасную операцию – один раз он перепоручил партию триумвирату, прецедент такого обращения был). Этого письма будет долго ещё не хватать нам, остающимся в плену у мертвецов – а классово нами правит именно что подкачиваемый-поддерживаемый всевозможными ботоксами, массажами и энергетиками Мертвец. Только не один, а именно коллективный класс-мертвец, посредством контрреволюции 1991-го восставший из могилы, в которой разлагался те самые «проклятые» для него семьдесят лет – и вот, вписав в конституцию святость частной собственности, вновь усевшийся на трон…
Впрочем, может быть, письмо и есть, просто не настало время партии его опубликовать.
Но тут я подумал: а чего хотел бы в такой ситуации однопартиец наш, из ОКП, например? Имеющий в соцсетях то количество подписчиков-читателей, что имел Лимонов (польстим себе и партии немного в столь скорбный час). Я полагаю, он написал бы, даже будучи ограничен во времени врачами: «Товарищи, однопартийцы, братья и сёстры в революционной борьбе! Линкуйте меня, как и прежде, в новостях всей нашей многогранной борьбы, в борьбе на культурном фронте. Пусть хотя бы в Сети, я, а точнее моё медиа-порождение — будет бессмертным настолько, насколько бессмертным окажется наше дело и избранный нами путь!» Если отбор друзей (френдов) производился тщательно и осознанно, то можно быть уверенным, что даже некий слепок, именно общественный отпечаток Личности – будет сохраняться и воспроизводиться таким образом. Да, это лишь мечта о бессмертии, как и мавзолей великого Ленина – однако даже такое медиа-бессмертие, ежедневное битьё буржуазного режима в одну и ту же точку из одной и той же точки (блога), может помочь в нашем деле, ибо вода камень точит…
На самом деле, не испытывая каких-то личных, лишних для людей нашего склада, для людей партийных — эмоций, я всё же не сразу сел это всё писать по ощутимой причине: пустота и немота на месте писателя печально завораживает. Тот гомон, пусть и хороших людей, и часто моих даже однопартийцев и товарищей-писателей, что поднялся в фейсбуке сразу же – лишь отчасти соответствует событию. Не потому что он почтителен или непочтителен, сей заупокойный звон, но потому что в нём нет главного. Того, что обязан требовать любой вождь любой партии, успевший за годы своей жизни стать больше чем Личностью, больше, чем Писателем, выйти за рамки физической оболочки и прочно утвердиться в умах, а значит и в телах даже неизвестных ему людей – нет Продолжения Дела… Не писательского, оно – только средство, но – Революционного!
Кричать на фоне смерти «Да, смерть!» — невелика доблесть. Об этом и сам Лимонов писал в «Лимонке», когда находился в опасных условиях тюрьмы, а со страниц родной газеты слышал ритуально-неактуальный и пораженческий даже слоган этот Ивана Ильича… Тут чуткими надо быть, тактически мобильными, товарищи другороссы и беспартийные.
Разговаривать с мертвецами не время, чтоб настало «время-вперёд». Говорить, даже обращаясь к ушедшему учителю, надо с живыми – чтобы успеть за собственную жизнь изменить Жизнь, как мечтал учитель, как научился мечтать вместе с ним и ты сам… Говорить, как говорил Сталин в той клятве скончавшемуся, но бессмертному Ленину на Красной площади.
2002-й
Да, это он научил, а точнее – как-то постепенно и вполне педагогично, без эскалации, научил нас жить революцией. Тут вот товарищ Мухарев написал, что радреал и конкретно «Поэма Столицы» — самая полная и яркая наследница реализма-лимонИзма, но мне даже не неловко, а вовсе не одиноко в этом стоянии подле. Ну, кто сейчас не назовётся сыном лейтенанта Шмидта – Прилепин? Елизаров? Сенчин? Шаргунов? Да все мы из его шинели, легко под ней помещались, пока не отожрали ляжки да щёки на кремлёвских да думских харчах. Просто кто-то сменил ту шинель на костюмчик от «Бриони», кто-то на ласку и родство Сеславинского и Толстого, на благоволение издательств либералов-антисоветчиков, кто-то – и вовсе на потешные подтяжки салонного шансонье… Я же оказался по-прежнему в пролетарском прикиде рядом, поскольку и в жизни стояли часто, в важные моменты плечом к плечу — не потому что какие-то имелись отцовско-сыновние отношения (да и откуда им взяться), но в силу самих моментов.
Оказался рядом с Лимоновым – значит, в нужном месте и времени оказался. И это было отнюдь не только при подсветках телекамер, это было и в хмари будничной, порой тяжёлой и кажущейся скучной партийной жизни. И могло быть даже так, что на маленькую фанерную трибунку сперва вступал он 7 ноября в хмуром и упадническом 2013-м на Маяковке (бувкально в том же ракурсе, какой имелся на фото в «Анатомии героя» 1998-го года издания с ошибочной подписью «на фоне Дома Советов» — а это же явная Маяковка и гостиница «Пекин»), а потом вступал я. И – нет, не говорил, что думал, не агитировал, а пел чужие слова под гитару перед озябшей сотенкой активистов. Потому что там и тогда надо было уже петь, орать, раздувать — чтобы не дать поганому дождику и растущей Реакции затушить знамённое пламя Революции.
Но вот что интересно: адресуя в 2001-м (в том же самом скромно изданном сборнике стихов и поэм, в котором опубликован Манифест и Методы радикального реализма) «Поэму инструкцию-бойцам революции» Андрею Соколову, Надежде Ракс, Эдуарду Лимонову, я ещё не читал Лимонова. Да-да… Я только знал, что я уже с ними. И передал Тишину (тому самому, который, как потом выяснилось, и сдал их на Алтае – а потом убежал из партии в монахи, густо заправославился) для Лимонова экземпляр – чтоб был доставлен в тюрьму. Тишин обещал, это был митинг в Новопушкинском сквере хмурой осенью 2001-го…
И только в 2002-м, работая в нами же с Ибрагимом Усмановым по винтикам собранном «Независимом обозрении», летом, когда меня отправили за необходимыми булгактерше и корректорше книжками в «Олимпийский», я осмелел – и на казённые остатки купил «Книгу мёртвых» в бумажной обложке, в этой же серии была «Охота на Быкова», но разницу между публицистикой и художественной прозой я уже знал. Удивительно, но с другой-то стороны – ничего удивительного, что растраченные тогда мною для самообразования деньги депутата Игошина (которые с переменным успехом прикарманивал и первый главный редактор «Независимого обозрения»), привели в итоге к единомышленникам, которые в ту пору ещё о «Независимом обозрении» и не ведали. Однако помогали Лимонову в те же самые дни и часы – шла избирательная кампания на довыборах в Госдуму в Дзержинске, которую по просьбе Белковского на абсолютно безденежных началах возглавил будущий зам будущего главного редактора «НО» Анатолий Баранов. Нацболы помнят ту отчаянную кампанию – без гроша денег, но как-то печатая свои листовки, они пытались сделать Лимонова депутатом Госдумы и таким способом освободить его, а это было бы автоматическое освобождение! Удалось не только зарегистрироваться, но и занять четвёртое место – и это при пустой кассе, на голом энтузиазме.
Всего этого я не знал летом 2002-го, однако безвылазно читал «Книгу мёртвых» — так, что и в приёмной холдинга Игошина (тогда депутата фракции КПРФ, позже – «ЕдРа») читал, но по возвращении в редакцию на Космодемьянскую набережную услышал шипенье мелкого бая нашего, Усманова. Ты, мол, поосторожнее – в приёмных дяденьки, который нам деньги даёт, там секретарши увидели обложку, доложили, спужались, не экстремист ли… Но это было обнаружение себя, нахождение себя ещё не в том месте, где будет твориться История, а на пути к нему. Наверное, не случайно тоже, и что Развозжаев работал в этом же подвале со мной, и ещё не знакомый мне лично Шаргунов получил через него ту самую камуфляжную книжку 2001-го года с «Манифестом и методами». А я в «Дне Литературы» восхищённо читал потом его скромную заметку-шарж на Путина с эпитетом «рыбий глаз» — и уже слышал в ответ живой телефонный голос «Думаешь, не слишком это нагло? Не слишком радикально?» Ну, кому реализм – радикальный, кому — вот такой, впоследствии «новый»…
Лимонов именно из тюрьмы зазвучал своими живыми книжками. Не я один ломанулся их скупать. А вскоре Кормильцев выпустил «В плену у мертвецов». Видимо потому, что таков наш читатель в помыслах и разумении своём – если сажают за политику, значит хороший человек, почитать надо. Кстати, в том экземпляре, что достался мне в «Олимпийском», ещё была фраза про ящик автоматов (ради которого стоит написать книгу и заработать на ней) – впоследствии бесследно изъятая самоцензурою. Кажется, что было в прошлом веке, но лишь год назад, осенью 2001-го, мы на «страницах» сайта Коммунист.Ру (чей застенчивый розовый дизайн отчасти унаследовал ФОРУМ.мск) спорили с Алексеем Цветковым (тогда – младшим) о судьбах революции, партийности, комсомоле и зюгановщине. И он в качестве аргумента своего вступления в лимоновцы и работы в «Лимонке» приводил «заграничность» Лимонова. Который, мол, притягивает молодёжь именно этим – как ранее жвачка и джинсы. Ну, знаете же такого анархо-мыслителя и популяризатора марксизма, который, как тот рядовой Бунчук из «Бумбараша», в «Капитале» всё лишнее отрубил – «таблицы и схемы пропускаю, в пролетарскую суть вникаю»… Цветков был тогда модным и на свободе, в отличие от ещё более модного и тиражного Лимонова. Цветков издавался в мягких обложках – но уже не самиздатом. Ему за нормальный тогда антисоветизм-антиавторитаризм позволяли презентоваться в «Библио-глобусе», как позже и Пименову, Мавромати. Демократы любили анархистов за их рассеянность, напыщенность и глупость – они знали, что отсюда революция (очень часто поминаемая бунтарями) точно не придёт. Они не любили и не пускали, сколько могли, коммунистов и нацболов – но вскоре сдались.
2008-й
Я зову тогдашнего коллегу по (им и Каспаровым придуманной и учреждённой) Национальной Ассамблее, телефонно зазываю Лимонова на презентацию «Поэмы Столицы» в Билингву. Он не успевает – именно Ассамблея, революционная бюрократия занимает драгоценное время писателя, – вскоре, уже на этой Ассамблее, я фотографирую его, насколько позволяет ракурс. Вот это фото, справа. Он с трибуны призывает создавать Советы! Советы Национальной Ассамблеи… А на моём Каретном уже ждёт очередь автозаков на случай, если Ассамблея низложит Госдуру. Такой сценарий рассматривался (подробно то подвальное совещание – в продолжении «Поэмы Столицы», часть 3-я) ранее, но либералы струхнули, единства на этот счёт не было – и Ассамблея затухла, едва учредившись… Мы тогда уже не далёкие люди – не читатель и политзаключённый, за шесть лет тропою Лимонова я и приблизился. Не к нему, а к Истории. Но и он ведь не оступился с пути – вот что важно.
Именно тот хайп и общественная поддержка, что имелись в нулевых – позволили из плена мертвецов его вырвать, но ведь и без него… Как работала партия! Опуская сейчас всю идеологическую инфантильность, но читая именно с фактологическим интересом «Идеализм-2005» Макарова (улепетнувшего к укронацистам на недолгое время миграций необразованного политического самосознания) – я понимаю, что не одни книжки Лимонова отважились тогда и ранее читать товарищи моего поколения и помладше. Лимонов рекрутировал примером и примерами партийной доблести – многих. Ненадолго, ненадёжно – но мог. Потом сам же зачем-то хвастался, что многие нашли место в буржуазных СМИ – мол, не все же по тюрьмам, не все вообще мимо…
Смысл запойного чтения Лимонова и приближения к нему, товарищи, я определяю нынче так: кто мог заинтересоваться не формой, но сутью, то есть идеологией, способной так серьёзно раскачать классы внутри общества, что будет революция, тот – заинтересовался. И перешёл от битья головой Макарова в стену кабинета Золотова (удостоился быть избитым личным секьюритином Путина тогда) – к чтению того самого «Капитала», но именно с таблицами, не в редакции Цветкова. Видите, где нужна критика – она звучит и в похоронный день. Никакой святости и никаких авторитетов, кроме ведущих к реальной, научно фундированной революции – этому и должны были научить нас боевые нулевые, они же лимоновские.
2011-й
Прозвучало у Аксёнова мнение, что волна боевых нулевых могла выплеснуться и сдвинуть часы Истории с направления «вспять» на «вперёд» только на площади Революции в 2011-м. Вот не уверен. Ну, захватить Госдуру сил хватило бы, но – никак не удержать. Было бы побоище примерно то же, что и на Болотной полгода спустя. Но за те полгода всё же поднялась волна – и даже она ничего не сделала. Да, слабость и разрозненность политического руководства сказались… «ошибок не было сделано»? Ошибки были в идеологии, потому что только она является критерием революционности. (И на патриотизме, который, прежде всего буржуазный в постсоветском обществе, контролируемый и направляемый правящим классом – вы скоро и погорите, в 2014-м…)
Хотел о книгах, но всё о событиях.
Нет, связности пока не ждите, извините… Хороним как умеем.
2009-й
На самовыдвижении Лимонова в президенты были не только мы с Барановым. Туда заглянул и Проханов уже из Кремля, честно предупредив: всё, о чём вы тут говорили, мы говорим, а точнее «над этим мы думаем в Кремле». Со сталинской дидактичностью и репризами Проханов, однако, доказывал, что его недавно возлюбленному Кремлю (президентствовал, как это ни курьёзно для младопутиниста — официально Медведев) такой оппонент, как Лимонов будет очень полезен, поэтому самовыдвижение он поддерживает почти из Кремля… В «Сахарнице» было дело. Там Лимонов, нехотя надписал моей подруге Лене «Иностранца» своего, заявил первым дело: «Надоело мне быть просто писателем! Ну, я трижды знаменитый писатель – и что? Надо перерастать эти рамки»… В тот раз мирно за столиком, как бы из одного президиума мы вещали, оценивая реальные силы поддержки такого кандидата.
Но мы всё же не забывали и поэта-Лимонова! Да и его несколько наигранное бегство из литературы (на всех презентациях, под плечами своих партай-охранников, он клялся что покидает беллетристику) всё не удавалось – даже в партии. В том и парадокс – что культурный фактор продолжал сплачивать для антибуржуазных действий всё новые силы. Стать только вождём не удавалось – и вот, включая в свои стихи уже поколения при нём выросшие в партии, он как бы отдавал должное, сам был хроникёром партии. Один был стих, посвящённый спору Прилепина и Авена – найдите, буквоеды, он очень любил тогда своего официального преемника!
Что в гроб сходя – проклял, это тоже молодец. Но в 2009-м и 2010-м ни у кого не было сомнения, кто привёл Прилепина на его Олимп.
1975-76
Вот кто-то родился в СССР, а кто-то из него уже тютю…
Всё что мы могли узнать о Лимонове – под соусом скандала мы узнаем только в начале 90-х. Да, я вообще медленного созревания малый – так выходит, что во всём. Что нравилось читать Минлосу, моему сорокгруппнику по Отходу ещё в 1991-м – я отвергал с порога («Это я, Эдичку»), на фоне Кортасара он просто мерк. Но позже всё изменилось, как не раз даже во внешности своей разительно менялся и Лимонов. В этом плане, казалось, его реально лепит общество. И чем хуже ведёт себя общество (американское ли, постсоветское ли), тем настырнее и лучше он пишет, а заодно этим отчего-то заразительным примером учит и нас писать. Посмотрите, какой это был франт и упитанный баловень в Нью-Йорке сразу после эмиграции, которую ему устроила Щапова. Вот оно – торжество образа жизни стиляг и бездельников, всех этих поэтов-шестидесятников второй половины. Не так ли бы там выглядели и те «великомученики», что не смогли бежать?
Что-то было враждебное и высокомерное в нём, даже во внешности этой светло-плащАтой. Они балдеют там с Шемякиным и Щаповой, а у нас очереди и Андропов – ишь, разгулялись! Но вот лафа кончается – и начинается, собственно, уже тот писатель Лимонов, который, как бы тому ни сопротивлялись наши библиотекарши, но встанет в ряд с Катаевым, Платоновым и Фадеевым, не говоря уже о Довлатове, Ерофееве и всех им при жизни осмеянных современниках.
Чему он нас научил – почти как в прологе «Зеркала» Тарковского, это продуктивному самолюбованию. «Я могу говорить» — и понеслось! (в послесловии к одному из изданий «Эдички» Лимонов писал, что финальную фразу мало кто расслышал – а это гимн Личности, потому что там взрыв отчаяния начинается с большущего «Я ненавижу вас…») Через себя кто увидел Постэпоху, кто увидел мерзость капитализма и трагедию советского народа – тот, выходит, и спел не только о себе. Себя как линзу использовал просто. Помню, обеспокоенный конкуренцией среди литературных лимоновцев Прилепин даже в интервью с Гарросом или Евдокимовым (всё-таки Гарросом, кажется) ввернул году в 2007-08м свою ревнивую мораль – «члена недостаточно, чтобы писать как Лимонов!» Оказалось, что это о будущем себе… Ляжки ещё требуются к члену, да-с, член должен быть на ножках, как минимум – такого +уенОгого и в Кремль пустят, не то что донбасских инвалидов из той самой партии, на костылях…
2010-й
Это была вторая, предсвадебная поездка в летний Днепропетровск. В Москве ждала та самая «а жена-то на сносях». Мы выступали там со стихами и презентациями – кое-кого из московского культур-десанта, как Вилли Мельникова уже и живым не найти, — и вдруг, один из издателей «Фронтиров Миста» (города) после вечера говорит мне, причём очень деликатно: «Вы же ведь знаете Лимонова (читал «Поэму Столицы», как потом выяснилось) – можете передать ему гонорар?»
Именно в тот момент покойный ныне Лужков душил Лимонова исками и санкциями за оскорбление его монументальной личности (обвинение в контролируемости им Мосгорсуда и всех судов столицы). Так что я взялся отвезти триста баксов – за старый небольшой рассказ, который публиковался только за рубежом. Неплохой гонорар – но завидовать было некогда, надо было передать мани. И вот, когда Каспаров отмечал в скромной отельной ресторации на ВДНХ некий юбилей своего ОГФ, Лимонов позвал меня и передать банкнотки. Стоял у бара такой жилистый, с закатанными рукавами, очкастый – нет, не напоминающий баловня нью-йоркского, уже нарастивший мышцы русские, здешние вместо того советского ещё защёчного жирка, легко опавшего на чужбине после созерцания следов иновторжения фотографа в Щапову… Жена моя первая, побоявшаяся до того на колесе обозрения ВДНХ кататься – головокружение, уже серьёзные месяцы беременности, — не поспешила вместе со мной, а ждала поодаль, у дверей ресторанного холла. Лимонов вызывал некое гравитационное тоже головокружение или что-то эдакое, эдичное и единичное… Но я был горд, что исполнил миссию. Это был экземпляр журнала с публикацией и вместо закладки – баксы. Лимонов, допивающий бокал красного вина, коротко сказал на это: «Ну, хоть что-то!» — ибо Лужков у него тогда даже имущество описал в счёт судебных издержек…
Потом были ещё встречи. Но сегодня день расставания, прощания. А неугомонная речь – его школа! – и не думает прощаться… Не хочет отдавать его ни этим на фото, ни мёртвым не только духом.
2020-й
«Я примеряла на себя его смерть» — писала недавно схоронившая любимого, коммуниста, бойца «Призрака» в ЛНР наша беззаветная муза Рок-коммуны Джейн… Я тоже примерял, давно ещё – думал, что на тех похоронах Лимонова встретятся все классики нового реализма. Но не доведётся, сам не пустил отступников, оступников в путинизм, оно и к лучшему неотступникам, а верным бойцам революции – я за тысячи километров, и не пополнюсь скорбью, и без того напирающей отовсюду.
Не стыдясь, сознаюсь, что ужасного в этом известии не услышал – недавно только Лимонов жаловался на износ оболочки и что лет «уже много». Но ясности ума не терял – потому и сумел всё же следовать картине «Иван Грозный убивает своего тур-дэ-мальца», а не веяниям ошибочного, 2014-го путриоизма, в который многие въехали на идеологической партай-эклектике.
Но когда прозрели, зазвучало: «Нам мало Путина, нам мало Крыма». Потому что «возвращение» вместо всего СССР какого-то кусочка – никак не может считаться сбывшейся мечтой. Потому что Революция – это не неимоверное усилие Личности, но плавное и потому, как переворот айсберга неумолимое движение Масс, которые и слышат и понимают, но их надо неуклонно, осатанело медленно иногда, но не меняя направления вести. Вот этому окаянству и упрямству смог нучить нас Лимонов. И он был прав – писатель это оболочка для политика. Всему успешно, прогрессивно воздействующему на общество нужны метаморфозы и новые фазы. Кое-кто из тех кто считал себя его учениками вращались вроде бы в ту же сторону, но из кокона бабочки вылетели жалкие комарики на воздушном шарике, полетели куда ветер дует, в Кремль…
А он сказал нам – всем из бушлата своего матросского, — ещё на заре нулевых, главное сказал. Что придётся пророчески повторять его партийным наследникам и сейчас: «Долой самодержавие и престолонаследие!!!» Растяжка та перекрыла Тверскую у мэрии. Чёрная, как ночь наступающей на нас монархии. Тогда никто не понимал – где оно, самодержавие? Что за арт? Но вот престолонаследие от Ельцина к Путину все узрели. А он глядел чуть дальше – очки помогали, оптика писательская, реалистская.
P.S. Известие это скорбное застало меня в плацкарте. Красота белоснежной природы сибирской и рухлая немощь деревни, разруха времён окрепшего путинизма – служили иллюстрацией, непрерывной, как наша речь. Но не одна речь становится Революцией. А только речь обрастающая плотью (как у Лимонова запросто она из самой плоти и плотского рождалась!) – я осмотрел книги взятые в дорогу, как товарищей по несчастью. «Избранное» Платонова, «Зона затопления» Сенчина, «Что делать» Ленина. Справимся! Ты оставил после себя не только другую Россию, непокорно Вспяти Советскую и безбожно прогрессивную в своём желании знать и запечатлевать – ты оставил несколько поколений, товарищ Дед! (никогда не называл так, но разок на прощание)
А смерти нет в данном случае, есть либо Революция и дальнейший коммунизм, диктатор-пролетариат, который будет очень чутким к литературе и переиздаст нас, либо наше общее бесславие в неизменённой нами стране и мире.
Одно печальнее смерти: что даже Шелли смог поднять подушку со смертного одра, чтоб благословить Маркса и Энгельса в дни Парижской коммуны и берлинских баррикад (фильм «Год как жизнь», главные роли играют там Андрей Миронов – Энгельса и соперник Лимонова по Щаповой Игорь Кваша — Маркса), а Лимонов видел наступление Вспяти и реставрацию Монархии, этот мрак рукотворный, людской страшнее мрака загробного…
Все фото внутри текста мои, кроме последнего
Дмитрий Чёрный
Материалы по теме:
Радикальный реализм вернулся в Рузу и продолжит наступление на Москву
Д.Чёрный: Работа писателя исключает работу на государство, особенно на государство буржуазное