Две старшие сестры Хеды вышли замуж, не успев закончить школу. Из весёлых гибких девочек с радостными глазами они сразу превратились в молчаливых, угловатых женщин с потухшим взглядом и застывшим лицом. Хеде казалось, что их придавил невидимый груз и опутали невидимые цепи, поэтому их головы всегда опущены, а движения такие скованные. А потом ей стало казаться, что они неживые. Что из них выпили жизнь, и остались пустые тела, которые ходят, говорят и работают только потому, что им не разрешают перестать.
Когда выдавали замуж её третью сестру, гости веселились, пели и плясали, а Хеда сидела как на похоронах. На бледном лбу невесты уже лежала неживая тень, как на лицах старших сестёр. Хеда холодела и думала, что придёт время, и её тоже вот так заживо похоронят – под громкую свадебную музыку, под песни, пляски и весёлые выкрики гостей.
И этот день настал. Отец сказал, что скоро она выйдет замуж за Ахмата. Ахмату было тридцать четыре. Он окинул Хеду безразлично-оценивающим взглядом — так на базаре рассматривают кусок говядины. Хеда сжалась и почувствовала, как под этим взглядом жизнь в ней останавливается… Она решилась на немыслимое — пошла к отцу и стала просить, чтобы он пока не выдавал её замуж. Ей ещё нет семнадцати, пусть она хотя бы закончит десятый класс…
Отец не стал даже слушать и велел ей замолчать. Хеда зарыдала. Отец крикнул, что вайнахские женщины не ведут себя так бесстыдно, и вытолкал её из комнаты. Хеда пошла к матери и попросила спасти её от этого замужества, спрятать ее куда-нибудь. Мать сказала, чтобы она не позорила их род.
Через месяц Хеда стала женой Ахмата. Их дом находился недалеко от дома её родителей. Но Хеда редко к ним ходила. Отец с ней почти не разговаривал, а мать вела одни и те же разговоры — как нужно угождать мужу, что надевать, что готовить, и что сделать, чтобы поскорее забеременеть… Мать говорила, что женщина ко всему привыкает, и она тоже привыкнет к Ахмату. Но Хеда не привыкла. Каждый раз с наступлением ночи она мертвела, в спальню шла на чужих ногах, в постель ложилась как на плаху… Утром она смотрела на свои руки и ноги — и не верила, что это её тело, не верила, что она жива… Она не узнавала себя в зеркале, смотрела на это лицо – в нём не было ни жизни, ни мысли, ни чувств.
Через полтора года Ахмат сказал, что она до сих пор не забеременела, поэтому он возьмёт вторую жену… Хеда думала, что от неё осталась только пустая оболочка, но оказалось, что нет. Видно, какой-то неубитый клочок гордости в ней ещё остался, и вот теперь он загорелся и затрепетал, и она крикнула Ахмату, что он может взять себе вторую жену – она подаст на развод. Ахмат бросился к ней, сбил её одним ударом и стал месить ногами… Потом он ушёл, хлопнув дверью. Хеда поднялась, оттерла кровь с лица и пошла в полицию. Дежурный полицейский – её дальний родственник Карим – не стал её слушать, а сразу позвонил её мужу.
Ахмат приехал через полчаса, молча, не глядя на неё, вывел её из полиции, молча посадил в машину. В машине сидели её отец и её шестнадцатилетний брат Кафар. Они тоже не сказали ей ни слова и не взглянули на неё. Ахмат привёз их домой. Как только за ними закрылась дверь, они начали избивать её втроём. Отец кричал, что она их опозорила. Ахмату нужен сын. Она до сих пор не только не родила, но даже не зачала. Поэтому Ахмат имеет право взять вторую жену… А если она не перестанет их позорить, то он её убьет.
Хеда пролежала двое суток на полу возле лестницы. Сознание то возвращалось к ней, то угасало. Ахмат приходил только ночевать и молча шёл мимо неё в комнату, не прикасался к ней, не смотрел в её сторону.
Наконец она пришла в себя. Тело болело, голова кружилась, но она уже могла двигаться. Хеда встала, шатаясь дошла до кухни, выпила воды, обмыла лицо. Затем поднялась по лестнице на второй этаж, добралась до кровати и легла.
В этот день Ахмат вернулся после обеда. Увидев, что она лежит на кровати, он молча стал срывать с неё одежду. От грубых ласк Ахмата все её избитое тело болело, но она закрыла глаза и стиснула зубы, чтобы не стонать. Когда Ахмат кончил, он отвалился от неё, раскинулся на спине и уснул. А Хеда села на постель, обхватила колени руками, и смотрела на него долго-долго…
Тогда и умерла Хеда — обычная женщина, и родилась Хеда Неукротимая, Хеда Воздающая… Она пошла на кухню, взяла длинный нож, вернулась и воткнула нож в горло Ахмата. Она держала наготове подушку — чтобы зажать ему рот, на случай если она не убьёт его с первого раза и он закричит. Но Ахмат не кричал, только смотрел на неё остановившимся взглядом и вздрагивал всем телом. Потом вытянулся и затих.
Хеда стащила тело мужа на пол и затолкала его под кровать. Сняла окровавленные простыни и спрятала их туда же, постелила чистое бельё, а сверху — покрывало. Теперь, если её спросят про Ахмата, она скажет, что он не возвращался домой. Хеда знала, что Ахмата рано или поздно найдут, но ей нужно было выиграть время… Она вспомнила, что муж расширял бизнес и собирался на днях покупать ещё одну пекарню. Значит, где-то должны быть деньги. Хеда принялась обшаривать шкафы, тумбочки, столы. Наконец она нашла в выдвижном ящике стола двадцать пачек, каждая по сто тысяч рублей. Она положила их в целлофановый пакет, а пакет — в продуктовую сумку из искусственной кожи. Затем она пошла на кухню и приготовила чепалгаш – лепешки с солёным творогом. Её семья очень любила это блюдо, особенно отец, и она уже в пятнадцать лет умела его готовить.
Хеда обернула лепёшки чистым полотенцем, затем закутала скатертью, чтобы они не остывали быстро, положила их в сумку поверх пакета с деньгами, и пошла в родительский дом. Она сказала отцу, что просит у него прощения, что она больше не будет позорить свою семью, а будет вести себя как подобает вайнахской женщине. Отец не удостоил её ответом, только слегка кивнул. Мать позвала Хеду в свою комнату. Хеда думала, что она скажет ей слова жалости и приложит примочки к её разбитому лицу. И тогда все пойдёт по-другому… Но мать стала говорить, как она, Хеда, должна теперь стараться, чтобы заслужить прощение Ахмата…
Потом они сели ужинать, и Хеда выложила на стол ещё тёплый чепалгаш. Отец жадно стал есть свои любимые лепёшки, мать и брат тоже ели охотно… Уже через час все трое корчились в судорогах, потому что Хеда не пожалела крысиного яду в свой чепалгаш… Они просили вызвать врача, просили воды… Но Хеда сидела как каменная, пока все не кончилось… Когда она вышла из дома, было уже совсем темно. Но Хеду не пугала темнота. Гораздо опаснее свет, он отдавал её во власть людей, которые до сих пор её только терзали. А темнота укрывала её от них.
Хеда пошла к дому своего дяди Зелимхана, на соседнюю улицу. Зелимхан был братом её отца. У него была дочь Таира, тремя годами старше Хеды. Они были очень дружны, и Хеда часто с ней виделась… Все это случилось за год до замужества Хеды. Таира рассказала ей, что она познакомилась с русским парнем, скоро они уедут в Москву и там поженятся. Она поступит в институт, будет учиться на археолога, а потом будет участвовать в раскопках и находить прекрасные старинные вещи. И никто не сможет запереть её дома и одеть в хиджаб. Она будет ходить по московским улицам – свободная и гордая, с поднятой головой, и её волосы будет развевать ветер.
Через несколько дней Хеда зашла к дяде, чтобы повидаться с Таирой. Дом был пуст. Хеда отправилась в сад. Даже если она проживет десять жизней – она и тогда не забудет того, что увидела тогда в саду. Два её двоюродных брата, один двадцати, другой пятнадцати лет, держали за руки Таиру – растерзанную, с окровавленным лицом и помутневшими глазами. Рот у неё был завязан тряпкой. Дядя Зелимхан бил её кулаками по голове. Потом он взял нож… Хеда закричала и рванулась… но чьи-то руки её остановили, стиснули, закрыли ей рот. Хеда увидела свою тетю Наджат, мать Таиры, и её старшую замужнюю сестру. Они были бледны как мел, смотрели на Хеду страшными глазами и твердили: «Стой… молчи!.. Она опозорила нас, хотела бежать с русским… Она должна заплатить за свой харам… Молчи! Слышишь!»
Таиру закопали здесь же, в саду. Сверху посадили цветы, чтобы свежая земля не привлекала внимания. Знакомым сказали, что Таира уехала в Грозный, к родственникам. Хеде внушали — никому ни слова! Ты должна забыть о том, что видела!
Но Хеда ничего не забыла… Она вошла во двор дяди. Большой чёрный пёс, которого на ночь спустили с цепи, узнал её и подбежал, махая хвостом. Хеда приласкала пса, затем вошла в гараж и вытащила оттуда две канистры с бензином. Она старательно, со всех сторон облила из канистры стены дома. Сняла с гвоздя большой замок, который Зелимхан навешивал на дверь, когда уезжал с семьей на несколько дней к родне, и продела его в толстые железные кольца. Теперь дверь изнутри не открыть, и никто из убийц Таиры не спасётся… Хеда достала зажигалку, которую нашла в карманах Ахмата, и щёлкнула… С минуту она стояла, глядя, как пламя охватывало дом в сплошной гудящий круг, как обеспокоенно забегал пёс. Потом прошла в сад, к месту, где была похоронена Таира, коснулась ладонью земли, и не оглядываясь зашагала прочь.
Через час Хеда была на окраине города. Уже рассвело, и солнце показывало над горизонтом чистый золотой край.
Вдоль безлюдной дороги стояли редкие дома, они были меньше и беднее, чем дома в её районе. Слева впереди стояла небольшая старинная мечеть, бедная и суровая на вид – мечеть святого Кайрата. Хеда бывала в этой мечети, ещё до замужества… Отсюда до автовокзала два километра. Она пройдёт эти два километра. Хотя уже светло, и темнота не скроет её от врагов, но у неё остался ещё один союзник – спрятанный под хиджабом нож. Хеда усмехнулась про себя и подумала, что и хиджаб может быть для чего-то полезен – под ним удобно прятать нож. Хотя, если ей повезёт, она в это раннее время никого не встретит и спокойно дойдёт до автовокзала. Это будет лучше всего… Но вышло по-другому.
Она вступила на путь отмщения, а теперь этот путь сам вел её… Навстречу ей шёл мужчина лет шестидесяти, худой, в чёрной рубашке до колен, на голой голове круглая чёрная шапка пяс. Его лицо было из тех, которые запоминаются сразу и навсегда – тощее, с пронзительными глазами и редкой прямой бородой. Хеда узнала это лицо. Это был мулла мечети святого Кайрата. Она видела его, когда дядя Зелимхан привозил её сюда вместе со своей семьёй – чтобы послушать проповеди муллы Шайрутдина. Слава об этих проповедях уже вышла за пределы их города. Некоторые утверждали, что Шайрутдин – новый столп ислама и будущий аятолла вайнахского народа. Зелимхан, наслышанный о подвижнике, приехал на проповедь со своей семьёй – чтобы набраться мудрости самому и наставить на путь праведной жизни своих домашних.
Хеда, Таира и её мать вместе с другими женщинами сидели в отдельном углу, за занавеской, но со стороны Хеды занавеска немного отошла в сторону, и она могла видеть проповедника. Он говорил, сверкая глазами и подняв тощий кулак:
– Мусульмане, держите ваших женщин в строгости! Все беды на этом свете от дерзких и необузданных женщин. Сердце женщины — клубок змей, взгляд женщины – путь в преисподнюю. Только глупец может верить женщине… Не доверяйся женщине, чтобы она не разрушила дом твой и не опозорила голову твою!.. Мусульмане, следите, чтобы ваши жёны жили по велению Пророка! Если твоя жена не живёт по заповедям Аллаха, то вина за её испорченность падёт на тебя, и позор падёт на тебя! Как ты тогда посмотришь в глаза свои собратьям? Они осудят тебя, они покажут на тебя пальцем, и ты не посмеешь поднять глаза! Поэтому держите жён в железной узде! А строптивых и гордых смиряйте наказанием. Пророк разрешил наказывать непокорную жену — запирать её, и держать её на хлебе и воде, и побивать её, пока не вразумится! Ибо Аллах назначил тебя попечителем жены твоей, и в Судный день он спросит с тебя и за её грехи! Братья, наказывайте непокорных женщин! Наказывайте до тех пор, пока не склонятся перед вашей властью и не станут послушны!
Тогда вокруг Шайрутдина разгорелись страсти; одни называли его святым, другие говорили, что Шайрутдин – изувер, что он сеет ненависть к женщинам и своими проповедями подстрекает мужчин к убийству жён, дочерей и сестёр. В его общине убито уже девять женщин – пятеро мужей убили своих жён, трое отцов – дочерей, и один брат – сестру…
Начались расследования и судебные дела. Убийцам дали небольшие сроки, потому что их адвокаты сказали, что они поступали по обычаю, они оберегали от поругания свою честь, и судьи с ними согласились. Были требования запретить Шайрутдину проповедовать. Но за него заступились очень высокопоставленные лица — из окружения Главы Республики, или даже сам Глава Республики. Было объявлено, что Шайрутдин ни в чём не виновен, он ревнует о возрождении веры и призывает мусульман жить по заветам Пророка…
Мулла уже поравнялся с ней. Хеда опустила глаза и хотела пройти мимо. Но мулла преградил ей дорогу.
– Стой! Почему ты здесь одна? Где твой муж?.. Отвечай!
Мулла сам шёл навстречу своей судьбе. Хеда остановилась и сжала крепче нож.
«Ну что ж – подумала она — чему быть, того не миновать. Сегодня она – орудие возмездия, да будет же так…»
– Ты что — онемела, женщина! Отвечай, когда тебя спрашивают… Я знаю – ты идёшь к любовнику! В каждой женщине живёт сотня шайтанов. На языке у вас ложь, под ресницами – коварство! Вы – змеиное племя, ни одной из вас нельзя верить! Если к вам приставить сторожем иблиса, вы перехитрите иблиса, и сотворите свои скверные дела… Ну, отвечай, где твой муж!
Хеда смиренно склонила голову и сказала:
– Мир вам, почтенный! Мой муж болен. Я иду в мечеть помолиться за него.
– Что ты несешь, несчастная! Мечеть в это время закрыта, двери заперты, я только что был там и проверил… Ты лжёшь!
– Да, мечеть закрыта, я знаю. Но хотя бы прикоснуться к стенам! Хотя бы поцеловать ступени, по которым ходил святой! Я хотела помолиться здесь, в месте, где витает благодать святого.
Он недоверчиво смотрел на неё. Хеда стояла, потупившись. Её покорный вид понравился мулле. Он поднял свой высохший палец.
– Тогда молись получше, чтобы твой муж встал с одра болезни. Он назначен Аллахом вести и направлять тебя в этом мире. Без него ты ничего не можешь, потому что ты глупа и ничтожна.
– Да, я это знаю.
– Иди. И передай своему мужу, чтобы он держал тебя построже.
– Хорошо. Я передам – сказала Хеда, глядя ему в глаза, и всадила ему нож в грудь, как раз туда, куда нужно – на одну ладонь выше пояса и на два пальца ниже левого соска. Мулла закатил глаза, задрал к небу тощую бороду и свалился к её ногам. Хеда оттолкнула его ногой.
«Вот и все. Теперь, Таира, спи спокойно. И вы тоже, жёны, дочери и сёстры, убитые по вине муллы Шайрутдина – спите спокойно!»
***
Вскоре автобус мчал её в Москву – в Москву, которая кишит людьми, в которой можно так легко раствориться, исчезнуть для всех, кто ищет тебя с недоброй целью. Движение автобуса и мчащаяся навстречу дорога стирали её прошлое, и прежней Хеды уже не было, а была новая Хеда — свободная, ни к чему не привязанная, без рода и племени, без прошлого, с одним только неизвестным будущим.
***
Через тридцать четыре часа автобус остановился, и Хеда ступила на московскую землю. Её тут же жестоко вырвало. Такого с ней не случалось никогда.
«Я умираю. Аллах наказал меня, потому что я убила тех, кто дал мне жизнь» – подумала Хеда, но не испугалась и ни о чём не пожалела. В туалете она бросила взгляд на своё нижнее бельё и машинально отметила, что её месячные кровотечения должны были начаться девять дней назад. Тогда она поняла причину недавней тошноты…
Хеда шла через площадь. В правой руке она держала сумку из искусственной кожи, в сумке были деньги, нож и газета с объявлениями, которую она купила на вокзале. Левая рука сама собой поднималась и притрагивалась к животу.
«Если ты родишься дочерью, я назову тебя Арзу — орлица… Я передам тебе мою силу, потому что эта жизнь — война. Я научу тебя ступать твёрдо и смотреть в глаза, и никто никогда не заставит тебя согнуть шею».
10 мая, 2021 г.