Я с детства помню эту статью, помню и ход дальнейшей дискуссии. Тогда мысли, изложенные в ней, казались мне само собой разумеющимися. И я удивлялся условности аргументации, выдвинутой ее оппонентами. Я не помнил имени автора. Уже потом, по прочтении его классических трудов в области истории религий, критики религиозного мировоззрения, я узнал, что с автором ряда блестящих книг я впервые встретился в газетной статье.
Мне кажется, что влияние книг И.А. Крывелева еще впереди: наши сумерки не вечны, а идейная почва для обратного хода истории уже чревата добрыми плодами. Труды этого замечательного ученого составили значительную часть моего мировоззрения. Более узкую часть, нежели, например, написанное М.А. Лифшицем, но ту, без которой я тоже не мог бы видеть свет в конце наших исторических сумерек.
***
Летом 1986 года в «Комсомольской правде» была опубликована статья И.А.Крывелева «Кокетничая с боженькой». Ее влияние на будущее идей, которые она защищала, было скорее отрицательное, общественное сознание уже было подготовлено к повороту в обратную сторону мысли и истории. Лично для Иосифа Крывелева дело обернулось снятием с какой-то должности, о чем позже поведал один из участников дискуссии с противной стороны — писатель-антисемит почвеннического направления, фронтовик Виктор Астафьев. Но, разумеется, для дела, которое представлял ученый, все обошлось гораздо хуже – время работало против мысли, разномастное мракобесие вошло в моду.
И поныне, упоминая о Крывелеве, представители победивших сил в выражениях не стесняются. Например, редактор журнала «Наука и религия» Брушлинская, ничего лучше слова «погромщик» найти не может, а не очень вменяемый мыслитель Галковский обходится коротким словом «стукач».
Чем же так раздражает давно почивший ученый всю эту постсоветскую публику?
Чем раздражал Иосиф Крывелев своих современников?
К примеру, известный беллетрист-историк Н.Я.Эйдельман в переписке с уже помянутым русским писателем называл его не иначе как ничтожеством.
Представляется, что дело заключалось только в одном. В твердости обыкновенного марксизма (как когда-то охарактеризовал разумное и честное направление советской мысли Михаил Лифшиц) Иосифа Ароновича Крывелёва — именно так, смакуя на свой почвеннический, кровный лад, вытягивал имя и фамилию ученого уже помянутый русский писатель Астафьев, полагавший, что Иосиф Аронович Крывелевым никак быть не может, и ввернувший в свою письменную речь, видимо, крайне почвенническое и близкое писателю определение – «ссученный» (атеист).
О чем же шла речь в статье, отсылающей к знаменитому письму Ленина? Формально, она разбирала явления, связанные с борьбой идей в тогдашнем Советском Союзе, в частности, примечательный роман Чингиза Айтматова «Плаха», ныне основательно забытый, да и в то время выглядевший неприкрыто конъюнктурным и пошловатым.
Крывелев написал о несуразности айтматовского творения, об откровенном и глуповатом богоискательстве, изображенном с сочувствием советским писателем. Что же, Айтматов писал вполне в духе времени, силясь изобразить глубину там, где ее и в помине не было. Но это вызывало сочувствие. Советская интеллигенция, это недавнее новообразование, широкое, в чем-то наивное – настолько оторвалась от жизни и хлеба насущного, что на полном серьезе глаголила, поучала и воспитывала, как будто морализаторство и есть главное дело человеческого духа.
Буквально так и написал другой упоминаемый И. А. Крывелевым персонаж, известный советский писатель-фронтовик, правда, уже белорусских почвы и крови – Василь Быков: «десять заповедей это тот моральный кодекс, по которому мы живем до сих пор». Что следует из этих десяти заповедей, наглядно изобразил все тот же Виктор Астафьев, описав свои мечтания более чем изящно, пожелав дабы «на головы современных осквернителей храмов, завоевателей, богохульников и горлопанов низвергся вселенский свинцовый дождь — последний карающий дождь».
Что на эти символы интеллигентской веры мог ответить ученый, всю жизнь посвятивший разбору религиозных мифов, и написавший лучшую разумную сводку сведений о полной неисторичности Иисуса Христа? Заметьте, религиозные инвективы исходили от слоя населения, освобожденного от труда ради хлеба насущного, но уже перешедшего от этических увещаний к описанию чаемых ими кар, — и ведь погромные настроения уже тогда начали возбуждаться в печати, а интеллектуалы вроде Льва Гумилева вслух делились с соратниками, что же нужно учинить с евреями.
Иосиф Крывелев ответил богоискателям и мракобесам в том духе марксистской науки, которого, казалось, должен был бы держаться любой разумный советский человек:
Наш атеизм базируется на фундаменте научного мировоззрения, и он так же незыблем, как это мировоззрение. Нравственность не только не противопоказана ему, она ему органически присуща. Это нравственность безрелигиозная, обязательно предполагающая совестливость, справедливость, духовность в лучшем и высшем значении этих слов. Совестливость и справедливость, уважение к труду, духовность в человеческих отношениях, построенных по принципу свободы от эксплуатации. Это коммунистическая нравственность.
Этот обыкновенный марксизм Виктор Астафьев и назвал «ворованной моральной падалью»(?).
И теперь стоит упомянуть о том, что имелось в виду фронтовиком-антисемитом в его изящном выражении. Судя по времени написания писем Астафьева к Эйдельману, его контекст, относящийся к Крывелеву, был вызван именно статьей последнего в «Комсомольской правде».
Не сомневаюсь, что будущий поклонник Ельцина и той новой России, которая построилась и его писательскими усилиями, имел в виду прежде всего Ленина и его слова, вынесенные в заголовок статьи И.А.Крывелева.
Ленин в письме Горькому написал следующее:
Именно потому, что всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье даже с боженькой есть невыразимейшая мерзость, особенно терпимо (а часто даже доброжелательно) встречаемая демократической буржуазией, — именно поэтому это — самая опасная мерзость, самая гнусная «зараза».
И далее:
С точки зрения не личной, а общественной, всякое богостроительство есть именно любовное самосозерцание тупого мещанства, хрупкой обывательщины, мечтательного «самооплевания» филистеров и мелких буржуа, «отчаявшихся и уставших» (как Вы изволили очень верно сказать про душу — только не «русскую» надо бы говорить, а мещанскую, ибо еврейская, итальянская, английская — все один черт, везде паршивое мещанство одинаково гнусно, а «демократическое мещанство», занятое идейным труположством, сугубо гнусно).
Ленин совершенно недвусмысленно заявил о том, что «кокетничанье с боженькой» есть мещанство, есть филистерство, а посему является величайшей мерзостью, растлением (добавлю от себя, что растлением именно разума) и самолюбованием. Разумеется, для всех этих борцов за правоту десяти заповедей (попутно кое-кто из них боролся и с «махровым сионистом Юр(к)овским») удерживать этические суждения на уровне ленинской мысли было невозможно – мысль трудна и ее трудность постоянна. А вот разглагольствования по поводу заповедей и боженьки легки, необременительны и ни к чему не обязывают.
Кто не помнит, каким негодяем в 90-е годы публично выставил себя Астафьев!.. Но ведь учительную позу он не оставил. А как совсем недавно свое двоемыслие расписывала Брушлинская, не стесняясь признаваться в том, что принимала условности тогдашнего идейного исповедания, дабы продвигать на страницы своего журнала убогую интеллигентскую религиозность пишущих советских мещан! Но ведь и она, ничтоже сумняшеся, объявляет погромщиком И.А. Крывелева, а не его оппонентов, которым многочисленные идеологические проказы и даже не всегда скрываемый антисемитизм легко сходили с рук.
Да, я хочу сказать, что поражение Иосифа Ароновича Крывелева было историческим поражением истины, идейной правоты, серьезной мысли. За этим поражением, разумеется, стояли могущественные материальные причины, ведшие к упадку Советскую страну, и эти же причины породили такое надстроечное явление, как советская творческая интеллигенция, на самом деле (впервые в истории) независимая от куска хлеба, и что по-настоящему печально – независимая и от разума. Впрочем, возмездие пришло в виде творческой немощи и ненужности, даже забавности морализаторских претензий, шедших от этой прослойки бывшего советского народа.
Несколькими годами ранее выхода этой статьи Иосифа Крывелева, Михаил Лифшиц изобразил духовную стезю клонящегося к упадку времени и свое место в ней: «Будьте уверены, дорогой друг, что для этих новых ликвидаторов мы с вами не лучше дикобраза на современной автостраде».
Печальная посмертная судьба ждала и автора статьи «Кокетничая с боженькой», образованного атеиста, разумного ученого-марксиста Иосифа Ароновича Крывелева. Его книги из научного оборота практически выведены, а упоминаются лишь ввиду защищаемых им представлений о мифологичности основателя христианства.
Но итоги нашей истории еще подводить рано, поживем – увидим.
Наше дело правое, и это правота зиждется, в том числе, и на трудах Иосифа Крывелева!
На видео — перед выборами занятый самопиаром Ельцин в Овсянке, на родине Астафьева (благодарно листает его книги).
От редакции: Крывелева, увы, не читал — так что за задание по чтению на лето уже спасибо. А вот прозу Чингиза Айтматова, — не ту, что была в школьной экспериментальной программе, а более взрослую, «Буранный полустанок», — читал совсем недавно. И нашёл в ней — на удивление! — то же самое, всё вышеуказанное. О чём писал уже, но вкратце повторюсь.
Это ведь самое начало восьмидесятых, ещё и Горбачёв-то стоит в задних рядах брежневских собраний в Кремле, ждёт пока первый ряд перемрёт… Однако тот ментальный общественный поворот против резьбы социального прогресса, что будет издавать громкий визг через пятилетку, — в прозе уже вовсю прослеживается. Очень хитрое предисловие Айтматова — интригует, — вроде бы казах, человек труда в центре повествования, и вроде бы — космос (то есть опять же — высший взлёт коммунистического, нового человека), Международная космическая станция (как провидческая в данном случае идея). Но уже это космос периода сосуществования систем, который явил «Союз-Аполлон», и проблема невозможности диалога с другой (открытой к диалогу) цивилизацией — подаётся как невозможность земного взаимопонимания систем, капиталистической и социалистической. Причём невыгодно выглядит здесь родной социализм — при нашей всегда самоубийственно острой советской самокритике… «Железный занавес» воспроизводится и на уровне цивилизаций.
Но «космическая» линия повествования — для отвода глаз, дань моде, не более. Главное повествование подводит нас в упор к «безбожному режиму», который не даёт похоронить на родовом кладбище по мусульманскому обряду друга главного героя. Не важно, что там ислам, что очень «почвенно» показывает советский писатель религиозную обрядность, которой заинтересовался наверняка недавно. Важно, что полная моральная правота автором тут подразумевается за адатом, то есть Прошлым. А мешает этому Прошлому соблюсти обряды Космодром. Символично же?
Тут разом Айтматов показывает все «ужосы тоталитаризма» — захватившая территорию кладбища советская цивилизация-космодром планирует на месте его строить жильё (что для городов — причём древнейших, — не новость), а запрещающий проезд к кладбищу армейский «вертухай» является потомком безвинно репрессировавшего друга главного героя. Устремившаяся в космос (неизвестно зачем — ведь диалог ей не нужен!) социалистическая цивилизация мешает местным (!) в соответствии с их обрядами (!!) заниматься извечным занятием тех, кто в космос не устремлялся (!!!) — закапывать разумные плоды Земли в земле…
Вряд ли думал конъюнктурщик Айтматов, что глубоко перестроечное, протоперестроечное его произведение прозвучит на руинах СССР не поминальным колоколом по «невиннорепрессированным» (эта линия отчаянно неубедительна: за воспоминания учителя-партизана, оказавшегося в Великую Отечественную в Югославии, за тетрадочку, и конкретно за неупоминание в эпизоде встречи с союзниками Сталина — репрессировали? уморили даже до суда, эхо ХХ съезда всё не давало покою Айтматову в 1980-х уже?), не проклятием «режимным объектам», которые изменили национальный колорит и поругали обычаи, — а самообличением советской интеллигенции. Признанием абстрактного гуманизма высшей ценностью, то есть признанием бесцельности даже собственного бытия в щедро содержащем их обществе. Вот кто открывал ворота перестройке и неизбежному падению на стадию ниже, в капитализм и раздробленность. Где все эти великомученники и колориты — разгулялись настолько, что зачастую не уцелели и сами.
Д.Ч.
Материал по теме: