В девять утра я еду на Карлов мост. Пока рисую портрет, меня называют Рембрантом и иногда хлопают, но жидковато. Увидели бы они, как я разгружаю фуру колёс или гирь, хлопали бы активней. А может быть, не хлопали бы, а ужаснулись!.. Двадцать лет я в эпицентре тусовки под названием «Карлов мост», а так и не понял, что эти люди носят в своих головах и какие у них ценности? Для меня это такой же тёмный лес, как для санитара «простейшая» система кровообращения человека.
На Карловом мосту нас теперь только 26, а было 100, до пандемии. 74, в том числе и пани Дзуркова, попасть сюда не успели. Нет здесь теперь ни пани Весёлой, ни пана Шульца. Теперь моим соседом по несчастью является американец Фрэнк, который, кстати сказать, ещё и бОльший тайфун, чем пани Дзуркова и который, когда начинает вырезать всё, что двигается по Карлову мосту, то соседа чуть ли не сдувает в реку вместе с мольбертом. Его жена — чешка, но местное наречие он так до конца ещё и не освоил. «Я пошла», — так он говорит о себе, когда что-нибудь рассказывает. Как будто сказать «Я пошёль» очень трудно.
Когда у Фрэнка нет заказчика, он рисует на меня карикатуру, но почему-то не отдаёт. Я получаюсь похожим, но только внешне и потому не смешным — как мумия!
Ровно в два часа дня, если нет клиента, у Фрэнка обед. Два варёных яйца и салат из лебеды, крапивы и шампиньонов — всё в сыром виде. «Угощайся» — говорит Америка. Я беру сырой шампиньон и пробую. Ни рыба, ни мясо. Как это можно есть?
Когда американец входит в раж и начинает вырезать вокруг всё живое, то угнаться за ним очень сложно. Или даже совсем невозможно. Тем более что перед началом портретирования он всегда предлагает заказчику выбор — хочет ли он портрет в стиле реализма, в стиле импрессионизма, или кубизма. Так предлагает официант у «Швейка» — хочу ли я свиное колено с кетчупом, с чесночком ли, или с лучком-с? Я же свой портрет предлагаю только с солью и без гарнира, а посему, увы, зарабатываю куда меньше. Если американец накосит за день долларов 300, то я только половину этой суммы. За целый день американец так устаёт, что вечером на нём нет лица. Ведь рисовать портреты — значительно тяжелее, чем выгружать гири. Не каждый художник согласится осквернить этим свои руки.
Иногда по Карлову мосту прохаживается и пани Дзуркова. Она очень надеется, что в июне и она успеет на Карлов мост или, максимум, в июле. Ведь за время карантина она написала сотни две луж, которые ждут своего покупателя. И не только луж! Пани Дзуркова написала несколько картин с одуванчиками и надеется, что это будет хит сезона.
Говорят, пани Дзуркова предлагала свои сексуальные услуги, чтобы попасть на Карлов мост, но безрезультатно. Вначале, когда пани Дзуркова поняла, что с Карловым мостом пролетает, то очень сильно разозлилась и кричала «дурдом!!!», потрясая в воздухе своим маленьким кулачком. Потом, говорят, била под мостом Льва Толстого за то, что тот все время счастливый. А потом обмякла и расплакалась. Почему Лев Толстой всё время такой счастливый? Ведь он не дурак, как многие могут подумать. Его мнение всегда учитывается, когда кто-то рисует картину или портрет. Почему он живёт под Карловым мостом? Там ведь холодно и сыро!
Был здесь и пан Шульц. Он опять покрасил свою бороду и остаток волос в белый цвет, и на этот раз ему попалась очень качественная краска — волосы стали белые, как снег! И эту краску уже ничем не смыть. Белыми стали даже брови. На фоне печёного яблока, которое долженствовало бы означать лицо Шульца, эти брови выглядят, как снега Килиманджаро. Что понадобилось Шульцу на такой высоте, за каким чёртом он попёрся на эту гору — неизвестно.
Продолжение наблюдений следует