Итак, преодолев брезгливость, я посмотрел, правда, не с начала «Ленин. Неизбежность»… Помню, что писали «по свежаку» товарищи: да вроде как не стёб, да вроде как пытаются всё же показать и сыграть Ленина человеком… Обычно у нас таким оптимистом, готовым носить на руках что голливудскую, что мигалковскую новинку – был Дима Аграновский. Кто сейчас заступится за это кинцо – даже интересно? Впрочем, к дискуссии теперь готов.
Сперва об эпизодах и классовой сути почерка. Где-то с «Сибирского цирюльника» внимательность к антуражу, чашечкам и несессерчикам у расеянского, у постсоветского кино – стала перевешивать всякие смыслы. Что в «Адмирале», что тут. У «Адмирала» я начало как раз видел – тоже случайно. Вот, казалось бы, разгар Гражданской, голода, разрухи и невзгод, причём вдали от столиц, где ещё могли встречаться случайно следы былой роскоши и налаженности быта – в вагоне Колчака пребывает сам Адмиралъ и любовь его неземная, Боярская которая (играет). Сцена ареста! На что должен обратить внимание зритель? Может, на эмоции героев? Нет, эмоций мало – Колчака пришли арестовать, а он и не сильно этому удивлён и сопротивляется. «Неизбежность», ага…
Но ничто так не играет в кадре (а снята эта клюква на наши денежки, на бюджетные!), как чашечки! У них, видите ли, у убивавшего тысячами рабочих и крестьян интервента и его любви неземной – сервизик такой изячно-золочёный, какие лишь у царей быть могли (фарфор тогда – сословная привилегия)! За такой сервизик, конечно же, можно пустить в расход хоть миллион туземцев именем Цивилизации, Капитала, концессий. Ибо – это правильно, это скрепно, это – традиционные ценности. Помните же чаепития Путина и Димона? Всё неслучайно-с.
И эти самые чашечки, как символ домашнего уюта отнюдь не тех времён – вот кто актёры, затмевающие Хабенского и Боярскую (которые играют заурядную, мелкую мелодрамку уровня давно отснятых сериалов этих же режиссёров – сборы гулаговца в «сталинские лагеря», «тревожный чемоданчик»). Сервизъ Колчака – вот кинокозырь, вот герб Расейской империи, которую Колчак хотел реставрировать на английские фунты, свергнув проклятых большевиков – но ему не дали этого сделать хамы-маргиналы, меньшевики с эсэрами, Советы чёртовы. А ведь если б сделал, если б выпорол не пол-Сибири, а всю Расеюшку и расстрелял крамольников и пролетарок побольше — то памятник ему в Иркутске поставили бы не в 2004-м, не при Путине, а ещё при Колчаке-с…
Ну да ладно, я просто чашечки заметил и в как бы Ленину посвящённом фильме. Агент на тот момент уже Временного правительства и его охранки среди большевиков – выдаёт информацию об «оружии большевиков» вездесущему Балуеву (вот – лицо и торс, созданные играть военных, вангую ему Тухачевского в будущем сыграть, ещё одну «невинную жертву сталинизма»), а точнее офицеру им исполняемому. Как связано оружие с Лениным – не уточняется. Важно понагнать визуально шухеру – мол, готовят восстание, вооружаются, черти! А вокруг – сама стабильность, имперская благодать, а вовсе не революционная петроградская ситуация и Февраль…
Далее следует логично сцена перестрелки между большевиками-боевиками и державными хранителями стабильности в районе хранения переправленного в Петроград оружия – тут Хотиненко ничего лучше, чем дублировать аналогичные сцены «Статского советника» не сообразил. Только там эсэсры, а тут большевики – которые для нынешней элитки одно, одинаковое зло. Пиф-паф, ба-бах! Побеждает армия. Очень содержательно – прямо видно как пули летят-с. Это очень интересно, очень исторически важно – как именно летали пули «в те времена», как стекала со лбов бутафорская кровь…
А ведь кино – опять бюджетное, в смысле на госсредства снятое, не на личные трудовые миллионы Усманова или другого олигарха! То есть по идее – это та правда, которую мечтал узнать о Ленине умученный от большевиков русский народ. Хорошо, следуем тогда логике режиссёра. В сценаристах – обалдеть! – аж пятеро. Кирилл Журенков, Надежда Воробьева, Владимир Хотиненко, Марина Денисевич, маститый и вроде бы уже не антисоветский Эдуард Володарский. Казалось бы, коллектив не должен терять объективности – но тут такая пошлая тенденциозность, что грустно и скучно с первых же кадров.
Так что вы пытались нам рассказать, господа? Серию анекдотов про Парвуса, вдохновенно сыгранного фаллообразным отталкивающим Федей Бондарчуком, на котором всплакнула природа после создания его гениального отца? Показать Ленина в духе КВН начала 90-х?
Где невиданное, новое? Что вы, «пятеро смелых», раскрыли соотечественникам?
Да, допускаю, что Евгений Миронов мечтал как-нибудь «сбацать» и Ленина – но отчего мы видим его в каком-то кабаре дадаистов? Причём настойчиво так, упорно нам демонстрируют человека, в чьём уме кипят теоретические баталии с меньшевиками – в самом неподходящем антураже. А вот антураж – тут твёрдая пятёрка. Вот уж антураж и грим – тут таки прут отовсюду! И это, как и в случае реабилитации Колчака за бюджетный счёт в кино – как раз самый наглый моветон, который только можно себе было вообразить.
Наши безнадёжно провинциальные арт-элитарии, на цыпочках заглядывающие за ограды геленджикских и рублёвских дворцов распорядителей их социального заказа – и в окружении Ленина, в окружающей его действительности не видят ничего, кроме запонок, каких-то серебряных шариков, дамских шляпок по последней моде, платьев, вуалей, шалей и капотов. Кажется, настал и на улице Костюмеров праздник! Большевики в эмиграции, жившие на гроши, на собраниях в швейцарских пивных вынужденные брать на всех самый дешёвый напиток «гренадин», и лишь Ленину кружку пива (законы заведения: иначе выставили бы, пиво хоть один должен пить, иначе проторгуются) – становятся манекенами роскоши для идиотов с Мосфильма. Наконец-то Хотиненко и Ко нашли подходящие фигурки чтобы понапяливать на них платья и костюмы покрасивше! Ну – чтоб зрителю не скучно, чтоб чашечки-сервизики, а не завораживающая и обличающая буржуев речь Ильича, чтоб не смыслы, а только предметы, чтоб иметь, а не быть!
Как можно было, изображая Ленина, пройти мимо него самого — втиснув в его уста не реальную речь (которой предостаточно), а то, за что Путин погладит по лысине в своём дворце на мысу Идокопас, в крепостном театрике или покуривая кальян на стриптизе известной гимнастки? Что это за фраза «мы будем управлять паникой в Петрограде» (прямо под нынешнюю статью подвели о массовых беспорядках — 20.2)? Из какого тома полного собрания сочинений это, — а, Владимир Хотиненко и Эдуард Володарский? Может, у вас появились новые источники?
Воистину, ближайшие потомки и родственники (не уверен, что это будет моя одноклассница Маша Ховенко, доводящаяся Хотиненко племянницей, кажется, и тоже киноработник) будут вопрошать: и это всё, что вы, уроженцы СССР и ХХ века выяснили о Ленине и его работе по библиотекам в эмиграции? Это всё, что вы поняли о жизни его в ожидании революции? А показать его стремление в Россию – вы смогли только как, опять же в КВН – вприпрыжечку с зонтиком? Это – ваша Лениниана?!!
Хотиненко! Ну что ж ты так убог-то? Ведь вроде же советская школа режиссуры, истпарт ещё изучал? Снял хоть и вполне конъюнктурный, перестроечный, но художественно всё же достойный, цельный и стильный фильм «Зеркало для героя», — что важно, ещё до «Дня сурка». Умел же! Ну не зря же тебе, дорогой, на твоём же ток-шоу рассказал я судьбу бабушкиного брата Сергея Былеева-Успенского – назовём её кратко под гиперссылку «Подвиг художника»? А ты – туда же, классик, жалко приплясывать под олигархами с куклами-крамольниками на пальцах…
Да, и снова о чашечках. Выявленный агент пережившей царя охранки в среде большевиков – в сцене лицом к лицу с рабочим боевиком, из боевой организации РСДРП(б). Большевик требует рассказать всё – и наш умученный, но ещё не до конца, интеллигент тут просит, последняя просьба практически… Воды! Боевик, привыкший держать крупное оружие знакомыми со всяким трудом широкими ладонями – наливает в сервизную чашечку заварки. Колер заварки, как и сам сервизик – зачотные. По меркам «Адмирала» — пять с плюсом. В ситуации крайне нервной, боевик вдруг очень аккуратно наливает чай и подносит его тому, кого по идее ненавидит всем нутром и должен бы уже минут пять, как бить насмерть.
Интеллигент отпивает чай, очень горячий – гад-большевик не прислушался к просьбе, оказался невнимательным официантом. Далее следует рассказ предателя, но большевик-боевик долго не слушает – берёт книгу, зачем-то в неё, словно в домик, с «крышей» корешка сверху, погружает револьвер, стреляет в высокий лоб ея величества Интеллигенции. Странички летят на убитаго эдаким конфетти.
Возникает вопрос – что тут делает книга? Работает глушителем? Но вообще-то рабочий человек имеет представление о звуконепроницаемости материалов, а крепкие объятия страниц могут затруднить прокручивание барабана. Нет, господа-съ! Книга – есть символ убитой большевиками культуры-съ! Хотиненко – не знаю, уж за что тут кается, но кается истово. Большевики убили не буржуйского агента и подлеца, а Интеллигенцию и ея Книги, самые знания убили, ашпиды трёхголовыя!
Так что не только Чашечки, но новые заслуженные артисты появляются в новорусском кино – Книга-глушитель. Да-сс. Вот такую утратили мы Ымперию. Что любопытно, в ходе развития революции от Февраля к Октябрю – тот самый господин офицер, что выведывал у предателя место прибытия-выгрузки оружия, был зарезан возле разорённого госучреждения отправленным им на каторгу. Хотиненко стремится показать в смуте, как новая власть (не большевики притом) – пытается изъять в охранном ведомстве «дело Парвуса», но соратник «Балуева» не даёт этого сделать. Парвус – вот главный, видимо, дирижёр обеих революций. Тень готова переломить плетень.
Далее наши горе-охранители, не способные воссоздать обстановку революционного Петрограда 1917-го – начинают путаться в показаниях. Ленин, узнав о Феврале объявляет события заговором англо-французских империалистов (идиоты мосфильмовские! ну, почитайте вы хотя бы то, что вам преподавали во ВГИКе!), рвётся в Россию, и опять же вполне как бы по фильму скомпрометированный Парвус ему обещает переправу. Парвус всесилен и вездесущ! Обещает Ленину переезд в вагоне на его условиях (под «прикрытием» живого щита прочих эмигрантов) – всё в том же кабаре дадаистов, на фоне декаданса и сюрреализма, ещё не вполне оформившегося.
Знаете, момент, когда Ленин читает стихи на фоне этого бреда – отчасти мне показался просветлением в умах гос-реакционеров, снимающих очередной фильм об умучивших громадную православную Ымперию ашпидах-эмигрантах. Миронов всё же не поленился слегка потренироваться, пофиглярить уже не в духе КВН, и ему удалось сохранить серьёзность чтеца. Не знаю, в чьих мемуарах обнаружили такой забавный факт, чтоб Ленин где-то публично читал стихи – но на фоне антуражомании это ещё можно посмотреть.
Есть сцены просто никакой критики не выдерживающие. Например, когда Ильич говорит о мотиве революционном личном – конечно же о мести «старому миру» за казнённого брата. Да, такого прямого признания не удавалось в действительности добиться ни в годы ссылки, ни в тюрьме – специалистам ещё царских «компетентных» структур! А тут – нате, легко!
Или сцена, когда какой-то русскоговорящий безумец забегает всё в то же кафе дадаистов и со словами «нельзя делать революцию на немецкие деньги, позор вам, большевикам!» смачно плюёт на стол перед Лениным. Я понимаю, что это был член ЛДПР, который как бы передал через век назад плевок счастливых обитателей сырьевой империи туда — в Швейцарию и эмиграцию, что такого быть и близко не могло — кто их знал там тогда? Иностранцы и иностранцы, отчаянное и бедное меньшинство… Какие немецкие деньги? Кто о них тогда ведал кроме двух человек? Да и какая революция — если Февраль уже свершился, а большевики только отправляются, причём строго тайно на родину? Юнец был из охранки родом? Или из германского Генштаба, специально засланный в Швейцарию для плевка? Бред стопроцентный — уровня ток-шоу, на которых мне доводилось бывать в боевых нулевых. Но, видимо, наболело у правящего класса, у присвоивших социалистическую собственность — и плюнули. А Ленин этот плевок аккуратно собрал своим платочком и потом им вытирался даже… Подробности — богъ! Если их не было в Истории — надобно выдумать.
Это что за инопланетянка? Премия «серебряная калоша» ещё существует?
Какая-то в три слоя наштукатуренная, с неестественно выбеленными и выступающими щеками у Хотиненко Надежда Крупская – в те годы отнюдь не злоупотреблявшая, как и ранее и позже косметикой. Тут она отчего-то больше похожа на светскую даму двора его величества, чем на жену политэмигранта. Впрочем, в женском вопросе эмиграции мы забыли – что заступаем на территорию, уже вполне освоенную новорусским кинцом. Сейчас будет дискотека!
Гёрлз-гёрлз-гёрлз! Вау, чики-чики-чики! Ну-ка, Ильич, расстёгивай-ка все пуговички!
Арманд у тебя едет вместе с Крупской в «пломбированном» вагоне? Ну-тка, ну-тка, ну-тес, ну-тес! Как это, как это?
Одну и ту же кабаре-команду тёлочег Мосфильм гоняет из фильма в фильм (оптимизация! вымираем не только мы), словно в реальной своей жизни из ресторации насупротивной «Беладжио» в танцпол «Клён» — эта самоочевидная пошлость, наверное, не кажется им пошлой на фоне «госзаказа» припечатать Ильича к Парвусу гербовым сургучом. Ну, просто кастинг так работает – бабы красивые нужны? Вот списочек – «других писателей у меня для вас нет».
И вот, в минуту вагонной откровенности тёлочег революции (при которой оказывается отчего-то экс-пассия Парвуса, тёлочге приятная во всех отношениях, но нисколько не похожая ни на революционерку, ни на женщину начала ХХ века вообще – Паулина Андреева) Арманд (Виктория Исакова) вдруг сообщает Крупской, что имеет пятеро детей, не воспитывая ни одно из чад, верная лишь революции – что правда, но не здесь и не так это должно звучать (ибо смерть её была для Ильича личной трагедией – потому что ушёл ближайший единомышленник). Сэ моветон? Не то слово. Ну, то есть Арманд поработала спикером для сплетни о ней же. Нормально эта информация прозвучала бы из уст Нарочницкой в гостях у Димы Киселёва, например. А тут – вдруг сама пришла с повинной… Ну, потому что Государству Российскому – надобно сказать всю правду об энтих сволочах, поправших традиционныя ценности! Об этих сволочах, поправших самое святое, что есть (у постсоветской элиты) – право частной собственности на средства производства и Рынокъ.
Извините, но тут я даю слово самому авторитетнейшему Авторитету.
В ходе крайне сюжетно сомнительного действия Хотиненко и Ко («Пять вечеров» — пять сценаристов), словно утратив надежду опорочить Ленина Парвусом, прорабатывают миф за мифом. Ну ведь Арманд же! Ну как же так? А где супружеская верность, а что же Крупская?
Невдомёк моральным деградантам, что здесь не работают подобные закончики, что братство большевиков-эмигрантов, сплочённое самой жизнью и Идеей – живёт за пределами сословных и патриархальных предрассудков. Хотя, вроде бы Крупская и рассказывает, как через решётку познакомилась с Ильичом – чей ум прежде всего, чей пронизывающий любое явление до самой сути неистовый рассудок («мыслящая гильотина»), а не что-то ещё было высшим «мужским достоинством» и для неё и для других соратниц. Не сыскав и тут ничего внятно компрометирующего (что по мистике их действия должно остановить «неизбежность» прибытия вагона на Финляндский вокзал), подобного Парвусу, новорусские кинопридурки вновь отвлекаются на платья и антуражик – ах, какие дамы-то! Шармант!
Типичное одеяние полунищих политэмигрантов начала ХХ века-с. Ш-Арманд!
— Стоп, снято! Далее, девушки, у нас в соседнем павильоне съёмка, вечеринка олигарха – грим не смывайте, там будет коктейль-бассейн, само всё смоется…
«У меня болит… Россия!» — а пломбированный вагон бежит-качается
Тем временем всеми имеющимися у него силами главный герой «Стиляг» в роли ещё не «белого», но верного абстрактной родине офицера (Максим Матвеев) – препятствует как может прибытию «пломбированного вагона». Это же страшнее чумы для Расеюшки! Реально такого быть не могло в 1917-м – всех «силовиков» тогда расстреливали или разгоняли, работу возобновили они уже при Керенском лишь к маю – читайте Троцкого «Историю русской революции», лохи мосфильмовские. Его заточают силы революции, но и в камере, избитый, он чертит план приближения ленинской «неизбежности», словно гениальный чертёж — неизбежности, которая его футурологически прозревшему разуму патриота открывается во всей предстоящей кошмарности революции, «предстояние» прямо-таки (не даром Хотиненко был на подхвате у Мигалкова не раз ещё в СССР)…
И вот, выгрузившись на границе, эмигранты едут прямо как былые купцы на санях, а у Ленина на альпенштоке – красный флажок, повязанный Арманд… Миг, когда флажок пересекает придорожный могильный крест – о, это злое знамение, креститесь, православныя!!!
Чем обычно заканчивают свои фильмы неудачники, не справившиеся с темой?
Кинохроникой, где являются оригиналы – те, кого безуспешно фиглярствуя пытались сыграть актёры. Идеальный элитарий, Бондарчук-Парвус бухает за границей, просматривая на домашнем кинопроекторе выступление Ленина в хронике со звуком (чего быть физически не могло в 1924-м) – Хотиненко пытается навести последний тень на плетень почти за кадром уже. Ведь неблагодарный Ленин не пригласил в СССР эту сволочь (ну, по вашему же кинцу) Парвуса, потому что революцию надо делать чистыми руками. И о смерти Ленина Парвус узнал лишь полгода спустя, и помер тотчас, выкушав рюмку водки…
Да уж… Ладно, подобная вольно-историческая развеститая клюква на ельцинские ассигнования снималась Мигалковым в 1998-м, «Сибирский цирюльник»! Но в 2019-м? Зачем?
Что фильм открыл нам нового и интересного, кроме «родства» Ленина с дадаистами?
Дал вездесущему Миронову загримироваться под Ленина, не сыграв содержательно и толики того, что могли и за что получали госпремии – Кирилл Лавров, Борис Щукин, Борис Смирнов, Михаил Ульянов, Юрий Каюров, Никандров (что там мой друг детства Стычкин наиграл – даже смотреть не буду, понятно что опять КВН)?
Что ж, господа, продолжайте вашу антиисторическую, антипролетарскую, антинародную дискотеку – мы все ходы записываем, и пословице Колчака «артистов и дворников не трогать, они нужны при любой власти» следовать не планируем.
Теперь даю, как пример подходящего для сценария текста, вполне отражающего и суть и антураж реального Петрограда 1917-го в день взятия Зимнего:
На Дворцовой площади, очищенной юнкерами часа три тому назад, появились броневые автомобили и заняли входы и выходы. Прежние патриотические имена еще выступали на броне из-под новых названий, наведенных наспех красной краской. Под прикрытием металлических чудовищ наступающие чувствовали себя на площади все более уверенно. Один из броневиков приблизился к главному подъезду дворца и, разоружив охранявших его юнкеров, беспрепятственно удалился.
Несмотря на установленную наконец полную блокаду, осажденные все еще сохраняли связь с внешним миром по телефонным проводам. Правда, уже в 5 часов отрядом Кексгольмского полка занято было помещение военного министерства, через которое Зимний имел связь со ставкой. Но и после этого офицер оставался еще, по-видимому, несколько часов у аппарата Юза в мансардном помещении министерства, куда победители не догадались заглянуть. Однако связь по-прежнему ничего не давала. Ответы с Северного фронта становились все уклончивее. Подкреплений не поступало. Таинственный батальон самокатчиков не обнаруживался. Сам Керенский точно канул в воду. Городские друзья ограничивались все более краткими выражениями сочувствия. Министры томились. Говорить было не о чем, надеяться не на что. Министры опротивели друг другу и сами себе. Одни сидели в состоянии отупения, другие автоматически шагали из угла в угол. Склонные к обобщениям оглядывались назад, в прошлое, ища виновников. Найти оказалось не трудно: демократия! Это она послала их в правительство, возложила на них великое бремя, а в минуту опасности оставила без поддержки. На этот раз кадеты были вполне солидарны с социалистами: да, виновата демократия. Правда, заключая коалицию, обе группы повернули спину даже к столь близкому к ним Демократическому совещанию. Независимость от демократии составляла ведь главную идею коалиции. Но все равно: для чего же существует демократия, если не для спасения буржуазного правительства, впавшего в беду? Министр земледелия Маслов, правый эсер, написал записку, которую сам называл посмертной: он торжественно обязывался умереть не иначе как с проклятиями по адресу демократии. Об этом роковом намерении его коллеги поспешили передать в Думу по телефону. Смерть, правда, осталась в стадии проекта, но в проклятиях недостатка не было.
Наверху у комендантской оказалась столовая, где придворные лакеи подали господам офицерам «дивный обед и вина». Можно было временно позабыть невзгоды. Офицеры высчитывали старшинство, занимались завистливыми сравнениями, ругали новую власть за медленность производства. Особенно доставалось Керенскому: вчера в предпарламенте клялся умереть на своем посту, а сегодня, переодевшись сестрой милосердия, удрал из города. Некоторые из офицеров доказывали членам правительства бессмысленность дальнейшего сопротивления. Энергичный Пальчинский объявлял таких большевиками и пытался даже арестовать.
Л.Д.Троцкий, История русской революции, т. 2, ч. 2
Вам тут и антуражик поднесли-с, господа! Узрите себя же в те роковые часы – за винами и блюдАми… А в Историю Революции и СССР — больше не лезьте, не по уму она вам, не по силам.
Дмитрий Чёрный, зритель, писатель