Увлечение в СССР 1920 годов конструктивизмом, а затем – смена этого самого конструктивизма на «сталинский ампир» — были связаны исключительно с объективными обстоятельствами. А именно с необходимостью решения жилищной проблемы большинства населения СССР, а так же с наиболее очевидными путями решения этой проблемы. Поэтому само название «сталинская архитектура», собственно, ложно – по той простой причине, что переход к ней произошел бы в любом случае, безотносительно того, кто находился во главе страны. (Разумеется, если этот «кто» не добил бы советскую экономику и не привел к потере государственного суверенитета.)
Однако так же верно и то, что последующий переход от указанного «ампира» к пресловутым «хрущевкам» так же не должен соединяться с личностью Хрущева. В том смысле, что влияние нового властителя на «архитектурные проблемы» было минимальным: само начало «индустриального домостроения» было заложено еще при Сталине, в конце 1940 годов, когда был принят курс на резкое увеличение жилищного строительства. Тогда же было выбрано магистральное направление этого процесса, состоящее в использовании «крупнопанельного бескаркасного метода». То есть сборки домов из изготавливаемых на заводе готовых стенных панелей. Первый такой дом был построен еще в 1951 году, а уже к середине 1950 по всей стране началось развертывание «домостроительных комбинатов» (ДСК — предприятий, где изготавливали эти панели, во многих городах нынешней РФ они работают по сей день).
Киев, ярко подчёркнутый кирпичный конструктивизм второй половины 1920-х или начала 30-х, никакой отделки, штукатурки, материалы — наружу, напоказ...
На этом фоне появление знаменитого постановления «О борьбе с архитектурными излишествами» было совершенно ожидаемо. Дело в том, что индустриальное домостроение подчинялось всем законам индустриального производства, в том числе — связи технологичности и дешевизны. Если прибавить сюда необходимость массового строительства, то становится понятным, что колонны-пилястры с лепниной были обречены (То есть можно сказать, что если появление их было следствием дешевого ручного труда, то исчезновение было связано с трудом механизированным.) И никакие «эстетические критерии» повлиять на данный процесс не могли: собственно, и 99% «сталинок» в действительности украшались довольно скромно, однако в условиях увеличения объема необходимых отделочных работ на порядок даже подобный уровень выдержан быть не мог.
Разумеется, можно было бы ожидать сохранения «украшательства» в тех строениях, для которых «индустриальный метод» не подходил – на стадионах, домах культуры – но и эта возможность была довольно условной. Поскольку, во-первых, очень скоро в стране началось «типовое строительство» не только жилья, но и объектов соцкультбыта. А, во-вторых, само сопряжение зданий самых различных архитектурных стилей – то есть строительство «ампирных» объектов при очевидном господстве конструктивизма, – в указанном положении оказалось затруднено. Дело в том, что начало массового строительства создало очевидный дефицит архитектурных кадров (домов стали строить больше в разы.) Собственно, именно данная причина стала основой и для основного недостатка «хрущевской архитектуры» — ее поражающей однотипности.
Москва, Большая Переяславская улица, 9-этажная хрущевка
В указанной ситуации переход к «типовому домостроению» позволял избежать необходимости пересчитывать конструкции каждый раз при начале стройки (сам принцип «бескаркасного строительства» был довольно критичен в этом плане). Но одновременно – он не позволял создавать действительно сложные ансамбли, сильно ограничивая «индивидуальность» городов. (Реально данный вопрос сумели решить только к концу 1970 годов, когда начался возврат к индивидуальному проектированию общественных зданий.)
Тем не менее, можно сказать, что именно переход к «хрущевкам», позволил, наконец-то, разрешить стоящую с самой Революции задачу по массовому расселению большей части людей в комфортабельные квартиры. Ту самую, которую так хотели осуществить конструктивисты, но не смогли сделать из-за производственной слабости страны.
Поэтому самым глупым тут будет считать, что «хрущевки появились из-за Хрущева». Причем даже без того, как к ним относиться – положительно или отрицательно. (Возможно, на Хрущеве лежит в какой-то мере лично-должностная вина в уменьшении нежилой площади и снижении высоты потолков, но и это не очевидно. Поскольку данные меры, в общем-то, выглядят естественными в плане адаптации жилья для массового производства.) И уж конечно, смешно думать, что «если бы не Хрущев, то мы все жили в «сталинках» — равно, как «если бы не революция, то мы все жили бы в шестикомнатных квартирах, как профессор Преображенский».
Киев, облезлая, но всё же вполне буржуазная архитектура доходных домов — наверху плохо, но всё же видны синие изразцы — классическая отделка и московских домов периода модерна, в похожий поселил киевлянин Булгаков своего профессора на Пречистенку, на углу Чистого переулка
Тут, кстати, стоит указать еще на один интересный момент. Помимо указанного крупнопанельного и крупноблочного домостроения, а так же «сталинских» кирпичных домов, в СССР пытались применить и еще один путь создания массового жилья. А именно: быстровозводимые деревянные строения, наподобие того, что до сих пор составляет большую часть американских субурбий. Это делалось и в виде каркасных домов, и в виде строений из бруса. (И то, и другое позволяло ликвидировать главную проблему «традиционного» рубленого дома: потребность в высококвалифицированном персонале и качественном дереве – и потенциально позволяло покрыть потребность в массовом жилье.) Причем в те же 1930 годы именно на строения подобного тип была наибольшая надежда. Однако, в действительности широкого внедрения данной технологии так и не произошло.
Причины были простыми: во-первых, даже эти деревянные строения «для выхода на массовость» требовали значительных вложений. (Необходимо было изготавливать панели или брус в количестве, на порядок превышающем возможности советской деревообрабатывающей промышленности. То есть просто так взять «дерево» и построить дом было недостаточно.) А, во-вторых, в условиях отечественного климата теплосберегающие способности подобных строений были слишком низкими. (Это к хрущевкам или сталинкам можно было подвести трубы котельной или ТЭЦ, и больше ни о чем не думать — в стране с дешевым топливом. С индивидуальными домами – которые отапливались печами – такой фокус не прошел бы. А массовая газификация началась лишь в 1970 годах, после открытия запасов газа в Сибири.) И ещё: утепление данных строений минеральным утеплителем (стекловатой) сдерживалось недостаточным производством последней.
Томск, деревянная архитектура купеческого периода, ей более века. Живут!
Кроме того, на большей части территории нашей страны деревянные, а уж тем более, дощатые дома имеют слишком низкий срок службы (порядка 10-20 лет). Подобный момент стал очевиден уже в конце 1940, когда данный срок «дожития» пришел для построенных в 1930 годах зданиях. Для сравнения: те же «хрущевки» 1960 годов прекрасно стоят – при условии проводимых капремонтов, – и сейчас, после более 50 лет службы, выжившие по воле жильцов в ходе варварской «реновации». Все это в совокупности и стало причиной отказа от широкого использования данной технологии в пользу панельного домостроения. (На самом деле важным обстоятельствами оказались еще и слишком большая длина коммуникаций, и сложность с доставкой работников на предприятия из поселков с низкой плотностью населения, и еще много что. Но главным было именно приведенное выше.)
Возвращаясь же к тому, с чего начали, еще раз можно сказать, что сам процесс, который прошла советская архитектура, а точнее, советская сфера устройства проживания граждан, начиная с коммуналок 1917-1919 годов и заканчивая «хрущевками» 1960-1970 годов, был определен практически с самого своего начала. В том смысле, что невозможно было предположить, что пролетарская партия – коей была РКП(б) послереволюционного времени – не будет стремиться улучшить жизнь рабочих. (Собственно, если б она этого не сделала, то никакой Советской власти не установилось бы. Или, в лучшем случае, она просуществовала бы не более года.) Равно, как сложно было представить, что «коммуналочное» решение оказалось бы окончательным – то есть, что после удовлетворения первого жилищного голода советское руководство не продолжило бы искать более совершенную форму организации жилья. (Это только в больном сознании антисоветчиков Советская власть только и думала, как бы унизить «русский народ».)
Однако одновременно верно и то, что найти подобную форму можно было только в процессе создания индустриальной экономики – поскольку все иные пути массового строительства комфортабельного жилья были невозможны. И поэтому «откат» от конструктивизма с его приоритетом рациональности и внешнего аскетизма к «псевдотрадиционности» сталинок был так же запрограммирован. Кроме того, необходимо указать, что в период господства «сталинской архитектуры» было найдено оптимальное решение обеспечения жильцов социальными благами: соцгород, впоследствии эволюционировавший в микрорайон (замечательный фильм об этом «Шахтёры» 1937 года, и речь большевика в нём на открытии соцгородка особенно — очень рекомендую посмотреть, — прим. Д.Ч.). Напомню, что изначально, во «времена конструктивистов» эту проблему предлагалось решать строительством огромных домов-коммун. Которые включали бы в себя в необходимые «службы» — начиная с магазинов и заканчивая детскими садами. В действительности же оказалось, что гораздо проще, рациональней и дешевле строить все это «отдельно», но в рамках единого жилищного комплекса. Эта технология – к сожалению, утерянная в наше время, – и стала одним из оснований последующего «хрущевского» этапа жилищного строительства, плавно перейдя в знаменитые советские микрорайоны.
Поэтому никакого логического «разрыва» между «конструктивистским», «сталинским» и «хрущевским» периодом градостроительства – на чем так любят акцентировать внимание разного рода «искусствоведы» и «историки», — в действительности не существует. Равно как не существует и столь любимых указанными категориями говорунов «волюнтаристских», то есть зависящих от воли и желания отдельных лиц, причин этого самого разрыва. И в действительности Сталин и «сталинки», а так же Хрущев и «хрущевки» связаны не более, чем пресловутый «лужковский стиль» в современной Москве и сам господин Лужков. Но примерно то же самое можно сказать и про остальные стороны советской жизни! В том смысле, что «архитектурный пример» в действительности оказывается всего лишь одним из проявлений указанной закономерности.
От редакции: Как проживающий фактически в «сталинке», но выстроенной уже при Хрущёве (хотя подписывал разрешение на строительство первых двух подъездов дома ЖСК Артистов ГАБТ сам Сталин — именно в этом месте, с лучшими окнами на Кремль, на центр) в 1956-м, могу подтвердить, что отделка внутри квартир, как и внешние «излишества» тут минимальные. И та же лепнина на потолках («блюдо» над люстрой, карнизы) — тоже типовая, уже индустриально штампованная. Зато руст до моего шестого этажа — действительно значительно утолщает стены. В 1980-х, когда страх атомной войны подогревался с обеих сторон, из США и у нас, толщина стен стала играть очень важную роль, все просчитывали, насколько они защищены от первой и второй волны…
Москва, Сущёвский вал, конструктивистские «излишества» Мельникова и Курочкина, Гараж Интуриста (построен в 1932-34)…
Правда, дом наш успели построить до начала борьбы с «излишествами». Вот об этом и хотелось рассказать подробнее. Хрущёв-то по сути все начатые непосредственно Сталиным и при Сталине процессы — лишь доводил до громкого политического звучания, присваивая таким образом. Ему часто троцкисты ставят с в заслугу то, что «переселил народ из послевоенных землянок сразу в городское жильё». Верно, что это произошло бы при любом правителе — но поскольку Хрущёв отважился противопоставлять себя Сталину с 1956-го именно как радетеля за демократию, как борца с «культом личности» (тогда-то это понятие — индивидуализм исходно, — и претерпело как бы второе рождение, смысловой сдвиг), как внимательно слышащего запросы низов «своего парня», чуждого чванства, — то панельное строение стали прочно ассоциировать с «широкой демократизацией»… Визуальные формы (архитектура — наиболее доступная) часто так символически «прирастают» к неким общественным процессам и тенденциям — хотя бы и дорисованным политическими красками чуть позже или даже сильно позже времени их развёртывания. Это, конечно же, не Хрущёв придумал «собирать дома как самолёты» (говорят, он-то такое увидал только в США), а один из архитекторов высоток, — но как и на процессе реабилитации («военный» этап её начал сам Сталин в 1951-м), он решил сделать на панельном строительстве ещё и политический капитал. «Излишества» стали ассоциироваться со «сталинской элитой» — то есть под вопрос ставились главные общественные завоевания как раз сталинского периода строительства социализма. Равенство ловко ставилось под вопрос — чуткий к таким символизациям Даниил Гранин уже в «Иду на грозу» негативно, даже брезгливо оценивал московские высотки, именно как символы некоей вертикальности вопреки демократической горизонтальности, равенству…
ЛЭФ, 1925, №3. «Идеология и задачи советской архитектуры», К.Зелинский.
То что в сталинских (вот их-то можно смело так называть) высотках получали квартиры лучшие деятели культуры, телевидения, армии, спецслужб (да, у Берии была своя квота на Котельнической — которую потом перераспределили как раз деятелям «околокультуры» вроде партноменклатурной Богуславской, жены Андрея Вознесенского, поэт-оттепельщик-шестидестяник прожил там до «нулевых») — как-то забывали критики «элитарности». А это была форма поощрения в социалистическом соревновании. Высотки — как символический дополнительный отзвук-круг кремлёвских башен, — безусловно стали не просто украшением, но и символом Москвы, пролетарской столицы. К тому же в них (опять же, взятых в США — из небоскрёбного неоклассицизма) использовались новейшие технологии, то есть их никак нельзя считать чем-то специально-элитарным, это просто был ещё один шаг в освоении советскими инженерами новых высот, новых методов. Само собой, рядом с ними «хрущобы» проигрывают, как байдарка перед космолётом.
Журнал «Советская архитектура», 1939: сверху Днепрогэс, в середине Москва, внизу Сухуми.
Вот что ещё важно: как конструктивизм в 1930-х плавно перетекал (отнюдь не через противопоставление) в ар деко, а не в ампир (как раз появлялась отделка, украшательство — причём довольно сдержанное, в этом и заключался стиль), а затем в неоклассицизм с повышением потолков и вообще всех внутренних удобств, — так и второе его рождение в панельном строительстве 1960-х не стояло так уж далеко от кирпичных домов сталинского периода. Различия тут политически преувеличены. Понятие «кирпичная хрущёвка», например, в киевском фольклоре существует. Те же самые пятиэтажные дома без лифтов, только из другого материала, их строили задолго до начала «панельной оттепели».
А вот что интересно, и что свидетельствует в пользу неучастия высших уровней партии и технократии того периода в дискуссиях относительно самого оптимального метода пролетарского строительства — это отнюдь не официозный, а в чём-то даже и опальный журнал ЛЭФ 1925 года (№3), в котором как раз та, самая длительная в истории отечественного зодчества, дискуссия и продолжалась: строить КАК и вообще из чего строить, из кирпича, бетона или из дерева? И вот тогда-то тема будущих (в 1990-2000-х на этом сделали состояния компании типа «Зодчего») каркасно-щитовых деревянных строений впервые и возникла (см. подробнее статью академика К.Зелинского в том самом ЛЭФе). Да, в этом журнале, который редактировал Маяковский — не одним стихи-агитки, там очень умные материалы публиковались, включая и уникальные материалы рано ушедшего из жизни советского плакатиста Николая Купреянова. Путь архитектуры — выбирали сами архитекторы, какого-либо диктата кроме как обобщённых «наверху» запросов самого общества, тут быть не могло.
Журнал «Советская архитектура» за 1939 год — по идее, по позднейшей периодизации год полной победы «сталинского ампира» — но вот же, классика конструктивизма! Театр-Трактор…
Дмитрий Чёрный, ведущий РАДРЕАЛА.su