В 1976 году наша улица в деревне получила официальное название «Имени 17 сентября». До этого момента официально она не называлась никак, и письма имели, примерно, такой адресат: «На деревню такую-то, дедушке такому-то». Или бабушке. Что означало это таинственное число «17 сентября» никто из жителей нашей улицы не знал и по этому поводу высказывались самые различные, порой чудовищные, предположения — кто-то даже высказался, что это «День Парижской комунны»… Сие утвержедение, несмотря на всю его несостоятельность и кощунство, однако, всем понравилось и с тех пор так и повелось среди местных.
Возможно, Днём Парижской коммуны эту улицу называют до сих пор, потому что день 17 сентября в Беларуси так и не получил статус государственного праздника, и о нём знают только те, кто знаком с курсом новой и новейшей истории БССР. Но кто там с этим курсом знаком, особенно на селе?! Там лампочки на улицах до сих пор бьют… А меж тем, это праздник. И достаточно большой.
В этот день — 17 сентября 1939 года Западная часть Белоруссии освободилась от гнёта Польши. Начали в спешном порядке открываться школы, библиотеки, дома культуры, а в крупных райцентрах (Пинск) даже театры. В некоторых деревнях вместо оконных стёкол при панах использовались мочевые воловьи пузыри — и этот средневековый пережиток следовало как можно быстрее ликвидировать. Так же, как и тотальную неграмотность.
Кстати, о пузырях. Сей чудовищный пережиток панских времён в некоторых отдалённых деревнях, расположенных в глубине полесских болот, оставался ещё вплоть до конца восьмидесятых годов! Например, в деревне Роздяловичи Ганцевичского района. Туда я попал в 1987 году в качестве корреспондента областного радио для того, чтобы предать гласности выборы нового директора совхоза. Председатель местного сельского совета — довольно молодая и миловидная женщина, предложила мне совершить экскурсию по деревне и показать дома, на окнах которых вместо стёкол всё ещё натянуты воловьи мочевые пузыри.
«Ну, как?» — спрашивала она, когда мы такие дома находили. «Сила!» — отвечал я восхищённо. Технология натягивания на оконную раму воловьего мочевого пузыря мне незнакома, но возможно, она достаточно сложна и для этого ремесла в каждой деревне были свои «стекольных дел мастера». Что видно через такой пузырь? Да почти всё, что деревенскому человеку нужно! Можно с большой долей вероятности определить — ночь на земле или день, идёт ли дождь или светит солнце, а также по очертаниям — человек ли стоит за окном, или домашнее животное. Собственно, именно поэтому в полесских деревнях так долго и не стеклили окна — не из бедности, а из-за отсутствия целесообразности. «Так жили наши прадеды, деды, отцы — и мы так будем жить»…
Много лет спустя я попал в «одну маленькую европейскую страну», где тоже день 17 сентября является большим праздником. Ни много ни мало, а днём бархатной революции 1989 года. В этот день пал «коммунистический режим». То есть, пал, если по-русски.
17 сентября в Чехии никто не работает. Закрыты магазины. И что интересно — в Праге проходят манифестации как поборников демократических перемен, так и их противников. (Примирения и согласия и здесь не намечается, ибо гибель социалистической Чехословакии по внутренним и внешним, горбачёвским, причинам – не только международный, но и классовый вопрос, — прим. Д.Ч.)
Трудно определить — какая толпа больше. В первой можно наблюдать счастливые лица тех, кто при новой власти преуспел, у кого всё хорошо, во второй же — хмурые, недовольные лица тех, кому ничего хорошего процесс демократизации (а вместе с ним и реституции, возвращения бывшей коллективной собственности прежним хозяевам, проживавшим по Парижам, – как ни странно, честно описанный Кундерой, знаменем поборников) не принёс. И хотя полиция бывает в такие дни очень активна, направляя обе эти противоборствующие стороны по разным улицам, отдельные локальные стычки и драки всё же происходят. В этот день Прага беспрерывно оглашена пронзительным воем сирен скорой помощи. Вечером под этот вой дают праздничный салют.
Отдельные кучки протестантов (тех, кому новая власть ничего хорошего не принесла) проникают даже на Карлов мост (преследуемая полицаями с дубинками), хотя им сюда проникать категорически запрещено, чтобы не смущать своим видом празднично настроенных гостей столицы и не портить им настроения. Эти кучки протестантов всегда скандируют один и тот же мало кому понятный лозунг «Mame prazdne kapse», что означает: «У нас пустые карманы». Да, это о бедности, но не только и даже не столько о ней!
Когда Шульц слышит этот лозунг, то опускает голову и думает о чём-то своём. Дело в том, что в 1989 году Шульц тоже принимал участие в демонстрациях против коммунистического режима и тогда, дабы не провоцировать насилия со стороны полиции, протестанты скандировали лозунг: «У нас пустые руки!» Что должно было означать, что протесты мирные, миролюбивые. На улицах даже целовались лесбиянки в знак того, что воевать никто не собирается. Данная тактика принесла успех — во время демонстраций насилия со стороны полиции не последовало. Но вот прошло каких-то 30 лет и те же люди, только уже изрядно постаревшие, кричат не «У нас пустые руки», а «У нас пустые карманы». Это как бы вторая серия одного и того же лозунга. Или оборотная сторона одной и той же медали. Метаморфоза, в общем. Поэтому пан Шульц (на портрете), когда слышит новый лозунг, так низко опускает голову и стоит посреди Карлова моста на е..ну мать похожий.