Купил я эту книгу зачем-то ещё в старом Фаланстере. Не испугался цены выше 400 рэ за самый дешёвый переплёт тоненькой книги – подумал, что и тут кризис, надо войти в тяжёлое положение писателя, если издают не за свой счёт, то хоть так. А Козлова я как раз так и не читал с нулевых, когда его ещё «Амфора» издавала. Бывают такие авторы – вроде бы и на слуху, и темы поднимают интересные, а заглянешь в книгу, чего-то сразу не хватает. Держал в руках «Плацкарт» — и из рук выпустил. Кстати, точно так же было со Стоговым. Я придирчив уже на этой стадии чтения, видимо, потому что чукча не только читатель. Однако в данном случае сработала обложка – ну, подумал я, на этот раз просвещусь.
Даже сперва не заметил, что это роман – а то и тем паче не сомневался бы, купил. То есть маркетингу и «издательству» (смахивает на разовый недорогой самиздат имени мегадетовского альбома) тут надо сразу поставить пятёрку с плюсом, впаривать могут! А вот как начал читать, то, в общем, и не удивился ни разу, что раньше мимо проходил. То есть – все приёмы заманиловки имеются, аж вдохнуть хочется, начиная читать эту слегка «дожатую» детективную историю, но далее… Та самая демонстрация «неонацистов» на день рождения Гитлера в 1982-м перед памятником Пушкину, о которой слышал я от Лёхи Кожевникова, друга-историка в прошлом – и её расследование. Ну, почитать интересно. Однако автор умудрился, напустив эдакой документальной серьёзности, и наскучить моментально (говорят, это фирменный стиль), и насажать непозволительных ошибок. Уж коли чуть ли не протоколы допросов в книге приводятся («о, откройте архивы Лубянки,проклятые чекисты!») – то откуда словечки, которых не было ни в сленге, ни в разговорном языке 1980-х вообще?
С одной стороны есть такая красота гиперрелизма в квартире расследующего наци-шоу «на Пушке»: «В «стенке», кроме книг, стоял телевизор «Рубин Ц-202» и проигрыватель «Вега-115 стерео» с колонками АС-25». Даже уточняется маркировка колонок, смешно (куда там надо подлезть, чтобы проверить?). А с другой стороны, после таких технических подробностей — предельная скупость любых действительных описаний, в которых, по идее, писатель и раскрывается – если это и есть «фирмА» Козлова, то конечно грустно. В аннотации к книге автор расхваливается как режиссёр малобюджетного кино – ей-богу, лучше бы об этом не заикались, а то какой-то киносеанс саморазоблачения получается.
Выходит, что частая, суетливо-сериальная смена эпизодиков и самоурезание в созерцании (а кино, как это ни странно, тоже визуальностью и славно – в частности неореализм, а уж Антониони, выросший из него – и подавно, и Тарковский, критиковавший дерзновенно Эйзенштейна за то, что тот «сам себя режет» в монтаже) – это как бы обратный эффект, фидбэк работы в кино. То есть режиссёр Козлов сразу наступает на горло писателю Владимиру, как только у него открывается рот и расширяются зрачки. Например: «Из-под одеяла вылезла голая девушка, схватила со стула полотенце, завернулась в него. Сунула ноги в стоптанные мужские шлепанцы, вышла из комнаты»
Более слепого эпизода не придумать. Шлёпанцы удостоились внимания писателя, девушка – нет. Какая у девушки была фигура и как, собственно, она вылезла, какая грудь первой свесилась и вообще какого размера были груди, какие ноги, какие на теле следы проведённой со студентом-вгиковцем ночи (например) – читателю знать не нужно. Видимо, потому что надо только обозначить актёрам, что делать в эпизоде…
Содержание, хоть сперва и интригующее, но постепенно обесценивается: после первого же «облома» в плане слепоты любых потенциально ярких эпизодов, как-то читается уже всё тоже схематично. Если это сценарий, так надо и обозначать, а то – не солоно хлебавши. Мне простительна придирчивость именно к эротическим эпизодам (ещё и как бы некоторым образом классику нового реализма в этом направлении) хотя бы потому что и в аннотации есть небольшая заманиловка. «Вгиковцы снимают первые порнофильмы»…
Но малобюджетный Козлов не по этой части специалист: «В дверь позвонили, Света схватила со спинки кровати халат, набросила, пробежала в прихожую, шлепая босыми ногами по полу». По полу! Не по потолку, однако. Снова гиперреализм… Между тем Света – школьница, и надо было как-то это отразить помимо упоминания школьной формы – кстати, какой, синей, надеюсь? Сверился – стр.67, — нет, автор и тут не угадал, чёрный передник, коричневое платье, то есть это средняя школа? Нет, там же чётко значится – «в девятом классе», значит, Козлов – вот такая форма, вот такая! Будешь переиздавать (хотя, это вряд ли) – поправь лажу-то! У старшеклассниц она была синяя в нашем поколении.
Но описания, подробности (кроме технических маркировок, не попадающих в визуальное поле героев) явно не конёк Козлова. Пробежала и пробежала, побыстрей бы уж. Какие были у Светы волосы, мимика, характер – нет, это в «романе» совершенно не важно. Между тем перед вами был эпизод почти из лимоновской молодости (кстати, и у него была Света – экранизация Велединского была неплохая, хоть и малобюджетная). Но разве упрекнём мы Лимонова в бедности отражения его первого полового акта (тьфу, заговорил почти как Козлов – сухоЯзом)? Нет, мы даже помним, как достигал оргазма подросток Савенко (ну, или выдумал это – всё равно же талантливо) внутри его Светки, стыдясь самой кульминации… Потому он и классик живой. А Козлов… Впрочем, вернёмся к сюжету.
Теперь уже своими словами пересказываю то, на что ушли полтораста страниц «романа». Лиза – наиболее среди прочих манекенов повествования (кстати, и про её волосы мы только знаем, что они были короткими, цвет не указан, как и фактура) главная героиня. Родом из города Брежнева (который ещё не Брежнев, а Набережные Челны, потому что Брежнев жив) – работает натурщицей и приглашена вокалисткой в панк-группу. Тексты панк-группы возникают в действии довольно спонтанно, непонятно, кто их сочинял и вообще понимает ли Лиза, о чём поёт: «Эй, мама! Я мечтала о золотых и серебряных украшеньях. Я мечтала петь в театре Ла Скала, а пою в подворотнях. Мой добродушный папа сдал мою маму в дурдом. И я теперь, как Сид Вишес, занимаюсь дебильным трудом…»
Сид вообще никаким трудом не занимался, кроме весьма условной игры в группе, с которой навек связано его имя. О «пистолз» в книге есть ряд суждений, но как именно в жизни Лизы они оказались, слушала ли она их вообще, остаётся только догадываться. Украшения и мода – это как раз то буржуазное, что панки изначально ненавидели, заменив их рваниной и аскетичными булавками, это антимир для исходного панка! Украшения – это из «Курьера», монолог героини про спортивную машину, магнитофон и маленькую собачку. Как отсюда возникает Вишез?!! Может, это и есть вопиющий в советской лимите буржуа? Но нет же – ничего ясно прописанного, никаких чётких представлений героев… Впрочем, как и о панк-роке в 1982-м – отметим, что в СССР, кроме разве что косвенно упомянутых «Автоматических удовлетворителей» панка ещё не было. Даже в Омске он только зарождался.
А тут такая прямо уже мейнстримная (в панке) группа собирается легко. Впрочем, есть эпизод у «Мелодии», откуда повелась и моя металл-аудиотека, – чтобы как-то отразить познания участников группы «Троглодиты». Название, как и песня – видимо, выдуманные, причём «фирменно» небрежно.
Линия «рок» в «романе» провалена – ни конфликта с Системой (разовый разогнанный концерт не показатель) на уровне жизненной позиции, хотя бы как у невольно давшего книге название Егора Летова, ни самих рок-эпизодов, влияющих на убеждения и судьбы героев, нет. Всё опять бегло: репетиция, драка с гопотой, в которой Лиза опытно вооружившись «розочкой» показывает себя отважной, концерт, грозящее группе административное дело. Вот и весь рок – даже в первом своём, античном значении не раскрытый. На уровне телевоспоминаний Преснякова-старшего, а даже не «Стиляг» — какие клёвые, талантливые парни и девушки были в тоталитарном еСеСеРе гонимы… Нет, даже этого нет. Просто – фоном.
Что же тогда является первым планом повествования? Лиза, которая вроде бы влюбилась в идеолога фашистской выходки у памятника Пушкину? Целовались на крыше… Её характер, как и сама личность, определённо не может претендовать на статус героя-превозмогателя: во-первых, натурщица не отказывает и «гэбне» в сексуальных удовольствиях, правда, как бы пытаясь спасти Андрея, с которым перед этим имела романтический акт в школьном туалете… Смех без греха. Да, хороший заголовок. Во-вторых, её основной идеей как иногородней является – идея закрепиться как-то в Москве, судя по всем событиям.
За время «романа», который строжайше календарно расписан едва ли не по дням, мы узнаём, что Лиза беспорядочна в своих половых связях и убеждений не имеет. Разве что животное сопротивление Системе, но не прожитое, не выстраданное как вокалисткой новой панк-группы – нет! А так, пассивно – отдалась в надежде, что её не будут «разрабатывать» как знакомую фашиста Андрея. И Андрей, однако, не фашист, а низшей гильдии мажор со странной, непонятно откуда взявшейся ненавистью к СССР и коммунизму. Ни в одном диалоге, даже с собственным папой на кухне, не виден генезис его идей – а ведь их надо было накопить, чтобы выйти к памятнику Пушкину со свастиками на чёрных рубахах! Это же был риск великий, который лично Андрея потом привёл к расплате… Но по законам сериалов – весь мир личности где-то за кадром. Но даже в Голливуде, откуда это всё повелосьбывают книги-первоисточники, в которых можно свериться, что за характер, что за человек, каков бэкграунд… Тут же – ничего, кроме некоторого недоумения читателя, которое можно считать позитивным итогом поспешности Козлова.
Линия «рок» — полный провал, так может хоть КГБ?
«Гэбня» показана тупой и скучной. «Три богатыря» пьют водку на работе, то есть в самом здании на площади Дзержинского, в атмосфере тупой пошлости и мата, пьют потом зачем-то и перед Политехническим музеем – что, как и «коричневая форма» девятиклассницы есть нонсенс, есть лажа. Не могли такого себе позволить тогда – пить на лавке перед собственным учреждением. Тут, товарищ Козлов, вы поплыли во времени – в 90-х такое могло быть, но не в 1982-м, в ходе расследования такого важного дела.
Кстати, вот единственный плюс «романа»! Само расследование, сама работа следственной машины – показана честно и очень хорошо. И якобы отстранённость автора, на самом деле конечно же находящегося на стороне Лизы и Андрея, — хотя бы тут не мешает показать триумф самозащиты советского общества от инородных, вредоносных идеологических вирусов. Как бы ни были глупы и неинтересны пешки – 25-летний озабоченный опер Осипович, лазающий по постелям школьниц и лимитчиц, интеллигентный их «старшой» Юрченко и безликий неверный семьянин Кузьмин, — а Система даже с их помощью быстро находит гада и карает его, отпуская случайных попутчиков «неонациста». Понятно, что до настоящих перестроечных вирусов ещё несколько лет, до Васильева, «Памяти» и прочей право-националистической, национал-сепаратистской составляющей контрреволюции – но кое-что в книге показано честно и верно. Остальное проще пересказать, чем читать.
Ещё одна линия: дочка «гэбни», Юрченко – замужем за диссидентствующим, но трусливым писателем, от которого проще сделать аборт, а потом уйти, чем наоборот. Вообще, Козлов напоминает сплетника, который владеет информацией – действительно местами верной и интересной, но не умеет её дать изобразительно так, чтобы выйти за рамки сплетен. Вот, например, про высокого чина КГБ, который «прёт Пугачёву» — это факт, он подтверждается недавними осторожными воспоминаниями на наших страницах Кондаурова. Об этом романе знали все отделы. Но никакой сенсации… А вот откуда у такого уверенного в справедливости Системы, социализма Юрченко взялась коллекция джаза – почему-то мы не узнаём.
Да, джаз могли любить и в КГБ, а «Мелодия» издавала и Чарли Паркера, и Диззи Гиллеспи, в общем, уж этого-то всего хватало (впрочем, «контора» могла достать любые пластинки). Из всех трёх «конторских» интереснее, конечно, Юрченко, но именно о нём – меньше всех… Любит джаз, любит дочку, хочет чтобы она оставила своего «гения» — который без сомнений подкладывает её в постель некому бородатому члену Союза писателей, чтобы укрепить свои позиции в СП, но впустую… Потом он решает его оставить, поняв, скол низок и труслив гений – возможно, тут немного проглянул и сам Козлов. Да, это подлая публика…
Кстати, о публике и фактурке. Вот мой родной подъезд, в коем поныне проживает «Лопацкий» (тогда басист «Звуков Му», сейчас лидер «Отзвуков Му» Липницкий – о, какое чарующее переименование!) – никак не описан, а фраза «внизу по Садовому кольцу проезжали…» неточна. Садовое кольцо немного наискось, слева видно из окон второго этажа, где проживает Лопацкий, но оно не внизу, оно вдали – внизу Каретный Ряд. И ещё одно важное дополнение – балконов на втором этаже нет! А Лиза с Андреем знакомятся-курят именно там. И якобы в квартире Лопацкого (где действительно останавливался и неделями жил Цой, а доску мы до си пор не повесили) происходит знаменитое явление говна на тарелке – классика советского панка, вполне в духе Бунюэля. Деяние приписывают Свину из тех самых «Автоматических удовлетворителей» – в книге он Гад. Но вот было ли это действительно у Липницкого в гостях, я уточню, когда передам книжицу (мне она теперь без надобности) – кстати, он теперь глава нашего ЖСК, распоряжается немалым баблом, с тех пор, как «коммунисты мальчишку поймали, потащили его в КГБ» неплохой итог борьбы с Системой и рок-диссидентства вообще…
Не смотря на чехарду эпизодов и линий, следить за событиями легко, а на подробности ни автор, ни мы не отвлекаемся – то есть марки колонок и названия звучащих альбомов присутствуют, подробности тел исключены. Вгиковцы под командованием фарцовщика начинают снимать порнушку, первые уговоры девах из общаги звучат забавно, ну а сами сцены даются мельком – не ради же этого пишется книга, в конце концов!
Правда, я вот так и не понял, зачем… КГБ предстаёт читателю как организация дураков, не понимающих суть научного коммунизма (какой-то на уровне гопоты бред несёт Осипович про «всем по потребностям»), однако исправно вычисляющих «фашню» по горячим следам. Помогло кафе «Лира» — то самое, где в 1990-м сделают Макдональдс: ирония судьбы в том, что новый «ресторан» официантов не имел, а вот «Лира», где выпито было много литераторами 1970-80-х – имела… Но и это – походя. В том мире Козлову явно нечем любоваться, не на чем останавливаться. Всё показано на уровне «Зайцев+1», минимального и нарочитого антуража, каких-то отвратных тёток и прочего «соцбыта» — которому наверное должны быть антитезой и порнофильмы, и панк – но ничего этого в книге нет. Нет как понимания столкновения буржуазной культуры с советской – хотя есть вот эта самая риторика. Показанная тоже как пережиток…
В общем, Лиза, попутешествовав по кроватям разных дядек и парней по заветам своего соседа («всё *бёшься? пока молодая, надо *баться») – не становится ни панк-певицей, ни порноактрисой – которой попробовала разок побыть только чтобы шокировать экс-любовника, ставшего режиссёром порно. Да, он же так низко пал потому что не взяли на худкомиссии Мосфильма его сценарий – что-то вроде «Маленькой Веры», даже тут Козлов предсказуем… Но если таким образом обвиняется «советский снобизм» и «отсутствие лифтов» — то вот почему Лиза сжигает в ванной сторублёвку, которую заработала в порно, и главное как сжигает (уж тут надо было описать изображение Ленина в пламени, зачем себе отказывать в таком попутном удовольствии!) – непонятно категорически. Что, это месть одному из бывших, о котором она давно забыла в череде своего беспорядочного «траха»? Кстати, и этого слова не было «трах в школьном туалете» ещё не говорили, вот словарь 1970-80-х: «проздравил», «лындил», «отсношал» и т.д. Уменьшенного «трах» (как и «прёшь», «присунул» — сленг 90-х) — не было, не было такого слова в лексиконе ни панков, ни фашистов, ни школьниц, ни натурщиц. В крайнем случае «трахались, «трахаться», хотя это была вестернизация, чаще употреблялись иные глаголы.
Андрея тем временем вычислили и уже посадили, побили. И вот далее наступает самая непонятная «развязка» — Юрченко почему-то застрелился. Видимо, потому что в конце «романа» хоть кто-то должен умереть – сцена смахивает на финал «Утомлённых солнцем», пошлее некуда. Послушав джазу, застрелился. Как раз тогда, когда дочка решила уйти от писателя-труса – то есть Юрченко как раз победил… В общем, в череде необъяснимостей небрежно накиданных по ходу расследования событий – это самое глупое и неожиданное. Ну, а у Лопацкого продолжают тусоваться – и в самом конце обязательно должен возникнуть Цой, чтоб громким аккордом кончить…
И всё же – это ни разу не роман. И не хроника, и не историческая книга даже. Хотя в ней и взяты за основу некие реальные события. Переплетение фонов, серая авторская беспринципность – выраженная в героях, вот что вычитал лично я. Да, это всё ласточки перестройки, где-то там мелькали ещё иные возможности развития событий – но панки остались панками, а фашисты потом появились самые настоящие, васильевские и баркашовские.
Но тут мне становится уже как-то стыдно за всю нашу, коей я являюсь частью и адвокатом иногда, новреалистическую литературу нулевых. Если до такого низкого уровня сползли действующие писатели – если книга Владимира Козлова это дворняжка, которая надеется на экранизацию и не пытается даже покорять слогом (о, если бы это была сухость Роб-Грийе! весьма и весьма визуальная, руководящая кинематографичность), то кем или даже чем стали умолкшие, променявшие талант и высшее звание писателя на чины при Путине? Что стало с Прилепиным, с Шаргуновым, с Сенчиным – «Карабин! Кустанай!» (как в «Параде планет» хочется финально перекликнуться)? Из всех, пожалуй, лишь последний сохранился и в стиле и в ритме литературной работы. Да, стал слишком нравиться либералам – ну, лучше уж так, чем из Госдуры чужим дикторским баритоном говорить, выделяя заглавную букву, «Президент фактически поддержал мой законопроект» или писать оправдательное «порно» про феодализм в ДНР…
У нас была не очень, конечно, великая, но всё же литература, был новый и даже радикальный реализм – пока была нами участливо населяемая и революционно сотрясаемая реальность. Было не всегда (не у всех) позитивное, но объективное, обоснованное отношение из нашей реальности нулевых к СССР, соцреализму, к родным 1980-м, но вот чтобы дойти до такой неспособности показывать даже то, что видел своими глазами, в чём жил, как Козлов, это конечно надо постараться, точнее — не пытаться стараться, запретить себе… Вот где кроется тайна таких позорных неточностей и в сериалах «о раньшем времени» — даже антураж подобран лажово, хотя все там жили, все это видели. Какой-то экзистенциальный шлагбаум закрылся, потеря зрения постигла. Отсюда и сленговая неточность, перенос нынешнего языка туда, потому что нет мотивации, нет желания быть точным. Литература выродилась в сценарии, большое кино — в сериалы. Больших тем нет, на них запрет либеральной морали.
Точнее, вот в чём кредо Козлова – не стараться охватить описываемый мир, а хранить беспристрастность и хладность, не вглядываться ни во что кроме колонок проигрывателя. Ни в характеры, ни в лица – оставляя их тем, кто будет снимать. Скажем, у Сенчина местами – такое же отвращение к сексу, которое не припрячешь, в тех же «Елтышевых», но оно выглядит обоснованным. Оно выражено в динамике размышлений героя, в этой, наконец, тряпочке и в запыхвашейся деревенской партнёрше, которая говорит «я люблю секс»… Вот именно так бедно, скудно, пошло. Но правдиво. Тут же – и не сценарий, не роман, а какой-то синопсис. Пойду-ка читать лучше «Зону затопления». Стоила гораздо дешевле, но куда качественнее написана – цените мою объективность! Последняя переписка с Сенчиным окончилась с его стороны не очень-то красиво. А читаю же…